– Что здесь было раньше? – спросил, чтобы отвлечься от дурных мыслей, Лан.

– Одинцово, – развел руками парнишка.

– Ясен пень – Одинцово! – от усталости и волнения в ожидании встречи с Сияной Лан понял, что он грубит. – Ты конкретнее можешь сказать?

– А-а… – Глебка почесал затылок. – Садовые товарищества… – по слогам произнес он, выудив из памяти стародавнее понятие. – Их меньше всего бомбили. А еще рядом – заводские корпуса. Но они сильно разрушены и земля там плохая: сплошные камни и старое железо. В старом центре города раньше жили новые люди, но мы им надавали по щам – выселили, так сказать.

Общинный дом походил на собранный из бревен барак с узкими окнами-щелями. Возле входа дремал, опершись на копье, пузатый ополченец. Похоже, его сморило сразу же с наступлением темноты. Глебке, вроде как, стало стыдно за своего вояку, он, походя, отвесил ему тумака, и тут же нырнул в двери. Ополченец заморгал, мрачно поглядел на копье в своих руках, потом – на Лана, и с выражением вселенской усталости на лице принялся мерить шагами площадь перед домом.

Глебка отсутствовал недолго. Через минуту он вывел на крыльцо сонную и недоумевающую девочку. Следом за Глебкой и Сияной из общинного дома вышла широкая, как нео, и как нео же морщинистая старуха в темной одежде и несвежем переднике.

На Сияне был помятый сарафан и безрукавка из грубо выделанной шкуры тура. Девочка куталась в бесцветный льняной платок, который был широким, будто княжеская простыня. На Лана девочка глядела с недоумением и опаской: от чужаков в Одинцово никто не ждал ничего хорошего. Она обернулась в сторону Глебки и старухи, точно нуждалась в моральной поддержке, а потом снова перевела взгляд на незнакомого воина. На Мару девочка походила весьма отдаленно: разве что русыми волосами и овалом лица. Лан заметил, что у Сияны – большие, развитые за счет ежедневной тяжелой работы кисти. У детей Кремля были такие же натруженные руки.

– Здравствуй, – сказал Лан, ощущая сухость во рту. – Я – друг Мары.

От этих слов Сияна нисколько не переменилась в лице, и взгляд ее не стал менее недоуменным.

– Мара… Ты помнишь Мару? – Лан невольно перешел на полушепот. Дыхание перехватило, а сердце словно сжали в кулаке. Действительно, сколько лет было Сияне, когда ее старшую сестру изгнали? Может, не отложилось в детской памяти это событие. Или уже забылось, как растворяются в забвении самые страшные сны.

Сияна протяжно вздохнула.

– Мара – мут, – едва слышно проронила она и опустила взгляд.

Помнит. Что ж, для начала – сойдет.

– Мара шла за тобой. Она очень хотела забрать тебя отсюда. Она скучала по тебе…

– Забрать… к мутам? – девочка побледнела, а ее глазенки округлились от ужаса.

– Да нет же! – наигранно усмехнулся Лан. – Мара тосковала, жалела, что оставила тебя здесь, ведь ты – единственный родной человек для нее. Она хотела отвести тебя в Кремль. Ты слышала про Кремль? Это самая большая крепость в Москве…

– Я слышала, что в Москве доят крысособак, – тихо проговорила Сияна. – И что правит там князь-великан с головой тура. Я не хочу туда… – на ее глазах выступили слезы.

– Сияна! Это все – небылицы! – бодро уверил ее Лан. По крайней мере – попытался. – Про князя – уж точно. Кремль – это оплот людей в Москве. Его окружают каменные стены – такие крепкие и высокие, что даже био ни один раз ломали об них зубы. Кремль охраняет могучая дружина – это самые лучшие воины из оставшихся в нашем мире. Мара хотела забрать тебя туда, но она… – Лан почувствовал, что он может продолжать. Несколько секунд он с присвистом дышал, еще больше пугая подростка своим безумным видом. – Я могу забрать тебя в Кремль, – наконец, выдавил он. – Так хотела Мара, Сияна. Так хотела твоя сестра, а я поклялся, что помогу… Ты только скажи, что готова уйти со мной!

– Пожалуйста! – взмолилась вдруг Сияна. – Дяденька! Не нужно меня забирать! Пожалуйста-пожалуйста! Я – нормальная девочка, я – не мут! Не забирайте меня!

– Сияна! – Лан был изумлен и шокирован такой реакцией. Похоже, Сияна совсем не понимала, что происходит. – Я желаю тебе только добра! В Кремле ты будешь в большей безопасности, чем здесь!

– Я не хочу в Москву! – Сияна горько плакала. – Не забирайте меня, дяденька! Скоро рожь убирать! Сено скирдовать! Турочки поутру проснутся и давай – му-му-му, их доить надобно, а Сияны нету! Я буду хорошо работать! Я буду за двоих работать, только не забирайте меня отсюда! – она повернулась к взирающим на эту сцену с крыльца Глебке и старухе. Девочка больше не могла сдерживаться и разрыдалась в голос. – Одинцово – это семья моя! Бабка Зоя! Старейшина Емельян! Дядюшка Глеб! Лука и Филиппок! Ладушка и Прасковья! Как я без них? Я же в Москве никого-никого не знаю! Не хочу! Не забирайте из Одинцово! Дедом и Бабой заклинаю – не губите, дяденька!

– Тьфу ты! – тоже психанул Лан. – Ради тебя Мара жизнь отдала! А ты!.. – он совсем растерялся, и от этого пришел в еще большую ярость. Честное слово – лучше на Арене биться, чем вести переговоры, наподобие вот этих. К тому же, сказалась усталость после чудовищно долгого дня, и раны еще горели огнем, будто их натерли мелкой солью. – Я сам прошел километры через руины и леса! Ради тебя и Мары! Включи мозг, барышня! Ты должна уйти, пока есть шанс! Завтра его может и не быть! Мара так хотела, понимаешь меня, «турочка му-му-му»? Мара! Так! Хотела!