на вешалку – ни намёка на присутствие мужчины в этом доме. Кроме вещей, кои могли принадлежать Ирэн- Наташе-Марии, на вешалке небыло ничего. Одна живёт. Вот же, ёлки-зелёные, бывает такое, времена возможностей наступили,- пронеслось в голове Теодора.

Он прошёл на кухню. Нормальная, пост-советская кухня с допотопной газовой плитой, от которой отслаивается краска и ржавчина. Присел. Раздался свист – на плите вскипел чайник. …я как проклятый Содом, а ты – как чайник со свистком.

В небе пролетел трамвай – Это крыша отъезжает в даль.

Допоём, а там нальём, а как нальём, так и споём, А как споём, так и опять – уйдём…

Такие песни мы пели на таких кухнях.

Под такой портвейн. В таком джинсовом наряде.

У гармонии много ликов.

А ещё на плите жарились котлеты. Заглянул в сковороду на соседней с чайником конфорке – точно, они, котлеты. Разогрел, на газе это быстро. Разложил по тарелкам. Откупорил портвейн. Хозяйки нет. Разлил по кружкам. Вынул из хлебницы тугие ломти «дарницкого», нашёл вилки.

На наших кухнях не чувствуешь себя в гостях.

– Хорошо пахнет… – раздалось за спиной грустное, и Теодор вздрогнул.- Вы уж извините, что-то меня не прёт.

Ирэн вошла в кухню в том же халате и с той же отсутствующей причёской.

– На это есть две причины! – Теодор усадил Ирэн на табуретку и дал в руки кружку,- Во-первых: иначе бы вы меня не позвали, а во-вторых: тут я виноват, посмотрите, во что я одет, взгляните на этот натюрморт на столе, всё соответствует. Гармония.

И это называется на театре «энергетика костюма». И это, с позволения сказать, немного непривычная для вас энергетика. Но подсознательно вы её сами уже приняли – вы в том наряде, который не выбивается из колорита, заполнившего вашу кухню.

Итак, колорит гармонии есть, а остальное (восприятие) мы сейчас поправим. Нам надо с вами выйти на одну волну. Итак, настроим наши приёмники на короткие волны!

Она улыбнулась, поднимая вслед за Теодором кружку. И это уже прогресс.

Без перерыва налили по второй и пили на брудершафт. Рано или поздно, а мужчине и женщине надо «переходить на ты». В наш век скоростей, лучше раньше. Чмокнулись по-пионерски. Закусили котлетами, и мир потерял реальность ровно на столько, на сколько требует жажда общения. От неё пахло сиренью. Или это мыло такое.

– Здесь и сейчас не хватает гитары и дождя за окном,- ностальгически вздохнул Теодор.

– Зато тут есть я.- Глаза у Ирэн немного заискрились глубинным хулиганством,- прямо здесь и сейчас.

– Несомненно,- уклончиво поддакнул гость.

Теодор никогда не понимал намёков. Особенно женских – подумаешь, что, мол, намёк, а тут бац и по мордам. Поэтому осторожничал. А мир, тем временем, всё веселел.

– Знаете, Теодор, я как вас… э… тебя увидела, сразу подумала… это твоё настоящее имя?.. Стоп! Не отвечай! Это твоё дело, какое у тебя имя. Не пересказывай прозой стихи.

Она резко замолчала, насупилась и уставилась в пустую кружку, покручивая её в тонких пальцах. Красивый маникюр. Наверное, стирает в прачечной. А посуду моет в резиновых перчатках. Хорошие наступили времена. И слуг нет, и графья павами ходят.

– Ирэн…

– Наташа.- Она встряхнула головой, отчего волосы по ведьмински рассыпались по лицу.- Я сейчас приду. Подожди, хорошо?

Лихо подмигнув, Наташа опять упорхнула.

«Интересно, а если бы я хотел называться разными именами,- подумал Теодор,- то какие бы ещё имена себе выбрал? И, что самое главное – а нафига?»

Он плеснул в кружку портвейна на глоток, дабы только смочить горло и закурить.

Виноградная кровь терпко прошлась по гортани.

Так что же мы, до сих пор всё пьём эту дрянь, цапаем чертей за бока?

Ведь нам же сказано, что утро не возьмёт свою дань, Обещано, что ноша легка?.. (БГ) Ну, допустим, чертей мы тут ещё не цапаем за бока, а портвейн, он хоть и дрянь, но – старая добрая дрянь. Каждый выбирает по себе. И утро после него обя-язательно «возьмёт свою дань». А ноша? …она сказала тебе: «Да что несёшь ты?» и ты ответил: «Несу тебя», она спросила: «Зачем же ты врёшь мне?», и ты ответил: «Ноша легка»…

Из ближайшей комнаты раздались звуки балалайки.

Теодор очень недолюбливал русофильство. Особенно современные частушки и гармошки с балалайками. В эпоху совка существовал чётко сформулированный интеллектуальный уровень культуры. Население либо подтягивалось до него, либо должно было снизойти. Нежелающие усредняться, могли выключить радио и телевизор. Теперь культура позиционируется на целевые группы. Это этакие пласты умственного развития. Из желания прибыли, культура должна отыскивать пласт (целевую группу) с наибольшим количеством покупателей, и, туда и лупить свои «шедевры». В стране дебилов основная целевая аудитория, соответственно, дебилы, это и есть основные покупатели и потребители. На них и настроена «индустрия счастья». Куда остальным деваться? Пялиться в канал «Культура», спасибо товарищу Путину за нашу счастливую альтернативу. Там даже рекламы нет, ибо нафига рекламодателям платить бабки за охват самой малочисленной в стране аудитории интеллектуалов?

Однако, балалайка из соседней комнаты продолжала наяривать, а Наташа не появлялась. Теодор докурил и пошёл поискать хозяйку банкета. В этом состоянии он не любил оставаться один на один с таким нудным собеседником.

Он осторожно подошёл к приоткрытой двери и заглянул внутрь.

Наташа сидела в сарафане у зеркала и заплетала косу, вплетая в неё разноцветные ленты.

– А я тут уже заскучала одна, заходи.

– А я там себе уже надоел.

– Что, никак брюзжит Теодор свет Сергеич?

– Есть такая буква в этом слове…

Он присел на кровать, убранную лоскутным одеялом и осмотрелся. В головах стояла пирамида из подушек, вся мебель казалась лубочной или кустарной, на полу лежал самотканый коврик.

Наташа поднялась от зеркала, на щеках горел неестественный румянец. Присела на корточки у ног Теодора и принялась расшнуровывать его кроссовки, поочерёдно их снимая.

– Намаялся за день? Сейчас отдохнёшь, милый. Свет не режет глаза? Лучину не убрать?

– Отчего же,- выдавил из себя Теодор,- пусть горит. …

– Ой, Ната, покурить бы…

– А это на кухню, милый. Тута шерстяного много, потом и не выветришь.

Теодор покачиваясь поднялся и, собрав развешанные т раскиданные вещи, поплёлся на кухню. Понял, что покачивало не от выпитого. Даже наоборот, голова была уж слишком ясной, требовался допинг. Ну, это мы быстро поправим.

На кухне он принял ещё глоток портвейна и закурил.

Балалайки замолчали.

Вот же, блин. И чего только с нами не случается в этой жизни.

Поковыряв вилкой в остывшей котлете, он понял смысл бытия. Бытиё сейчас разметалось по тарелке в виде котлетных ошмётков, помнящих ещё те времена, когда их бытиё бегало по лугам и жевало молодую траву. Вот оно, оказывается, как.

Бывает. И не то бывает. И не то ещё будет с этими теперь уже не мычащими холодными ошмётками, эволюции котлеты не в тарелке заканчиваются…

– А мне налил?

Теодор опять вздрогнул.

Из-за его спины вышла Наташа в прежнем халате и без косы. И без лент. В тапочках.

А была ли Наташа? И кто она теперь?