Всё может быть. Но. Если бы в этот самый момент, Теодор вдруг оказался на этом самом пляже, то загорелые дамочки ему бы сейчас увиделись поджаренными куриными окорочками на (или в) грязной пыли у зелёной лужи. Состояние сознания – лучшая призма субъективного познания объективной реальности. Всмысле, реальность, она всегда одна и та же, а вот, находясь в разных состояниях сознания, можно разглядеть все стороны этой реальности. Это как облететь гору на вертолёте. М-да.

На сей момент, гора реальности повернулась к Теодору самой паршивой своей стороной. И это надо, блин.

Один Господь Бог знает, чем бы всё это сегодня закончилось, если бы само Пространство не вмешалось в суетную жизнь скромного художника. Видимо, Пространство не очень любит, когда с помощью того же пива, в него почём зря врываются полоумные сознания всяких художников. И, ведь, можно понять! Ладно, когда – по делу, за образами к картинам, там, или за темами к стихам/прозе и т. п. Это дело привычное и, куда ни шло. А вот так, нахрапом и просто так, это уже и гениям непростительно. Надо же, блин, протоптали дорожку на Парнас, теперь их взашей от туда не выгонишь. Владыки чернильниц, повелители гусиных перьев и китайских авторучек. Они считают теперь обычным делом – залезть в кружку, а услужливые музы, мол, будьте любезны, прокатите с ветерком. Шиш. Много думаешь?

Значит, заняться нечем. А, ну тогда и на тебе, разгребай совковой лопатой.

Одним словом, раздался звонок сотового телефона.

Того самого телефона.

– Вы уже проснулись, Теодор Сергеевич? Я не разбудила вас?

– Нет, что вы, Ирэн, я уже давно бодрствую… Рад вас слышать… Простите за голос, немного осип… Вчера… Что у вас?

– Помогите мне… пожалуйста…

Вот, с женщинами гораздо проще: без обиняков и околотков, прямо в лоб. А чего тут церемониться? Игра, есть игра. Я правила обменял на свободу. То есть наоборот.

Они быстро обсудили время и место, и Теодор принялся за запоздалый утренний моцион. В принципе, долго они и не обсуждали. Ирэн пригласила Теодора к себе, просто объяснила, как добраться. Голос у неё был неожиданный. Да, видимо, так и должно быть, когда дама приглашает к себе полузнакомого джентльмена. Приглашает?

Ха. Приглашает…

И всё-таки, хоть тут ему повезло – Ирэн, это вам не надутый Михал Романыч. Ирэн, она же Наташа, она же Мария, это – ого-го. Что ого-го? А чёрт её знает, но в любой шизофрении есть волшебство тайны и эзотерической непредсказуемости. Тем паче, когда эта непредсказуемость может исходить и исходит от прекрасной дамы.

Дамы? Ирэн – дама, Мария – вертихвостка с косичками и в гольфиках, а Наташа – русская матрона в сарафане… о…

Тут ни чёрт ни Бог не разберутся, это – радуга в своём полноцветии. Одним словом, непредсказуемости тут – ниагарский водопад. А как она обрадовалась, когда стрелка барабана рулетки вчера указала на неё. Ради этих сверкающих глаз, можно… ну, не знаю, всё можно. Гм-м. Что именно?

Теодор словно отстранился от себя и на минуту задумался над искренностью, или, если точнее – честностью своих размышлений.

Хотел ли он в действительности от Ирэн чего-то? Трудно сказать. Да, она будила фантазию, она волновала эстетически и просто – волновала. Она из разряда таких женщин, которые у противоположного пола, обычно, выпадают за грань личного вкуса.

Это не удочка для карасей, это – сеть для всего водоплавающего сброда. Это – капец всему водоёму вообще. А может, она дурит всех, представляясь разными именами, а на самом деле это три сестры- близняшки? Всё может быть, на этом чёртовом свете всё может быть.

Однако встал вопрос: в чём идти и что взять с собой?

Если придти с конфетами и шампанским, то получается, мол, припёрся на свидание, а звали за помощью. А без всего этого? А чё пришёл? Надо же, «Служба спасения»… хоть белый халат натягивай. Дилемма испарилась, когда пришла спасительная логика: раз позвали его, то нужен он. Чего проще? Он нужен, такой, как есть. Хотя бы и такой. Сойдёт. А уж какой он есть, Теодор знал. Он – художник.

Через полчаса, из зеркала на Теодора смотрел тот самый художник.

Тёмные джинсы «Rifle», с отбелинами на коленках, слегка расклешённые, с неизменной «ручкой» и «ножнами» на левой штанине, кла-ассика. Нейлоновая футболка с огромной цветной фотографией «Smoki» на груди-животе, а поверх «пропиленная» джинсовая куртка. Кроссовки, нашейный платок, платок на левом запястье (вроде как, напульсник) и бандана. Вот, блин, битник, а не художник. Или хиппи. Нет, хиппи – хилые, лучше иппи – агрессивные хиппи, которые и в морду могут дать, это по нашенски. Зрелище, одним словом, стояло в зеркале. Но, таково было на данный момент его ощущение себя любимого. Хотели такого как есть? Нате.

Что бы добить картинку до логичного абсурда, он купил по дороге огромную плитку шоколада и бутылку портвейна «777». Разумеется, последнее не поддавалось критике.

Теперь запопсили даже этот напиток, когда-то святой для поколения русского рока и хиппи-иппи, Митьков и просто сочувствующих. Красочная золочённая этикетка сверлила глаза своей кичливой навязчивостью, но таковы наступившие времена.

Главное, это не меняться внутри себя, а предметы, даже бывшие символы, могут и должны претерпевать метаморфозы, соразмерные с духом и умственным критерием наступивших на них времён. …и снова домом будет вокзал, ведь главное – каким ты родился, а не каким стал.

И вот уже чёрные амбразуры ларьков напомнили будку деда Мороза под новогодней ёлкой, и вот уже навстречу стали попадаться девушки с кричащими коленками.

Настроение притягивает субъективную реальность. Не формирует, для этого силёнок маловато. И не притягивает в полном смысле. А именно – хозяина настроения/состояния, это самое настроение/состояние тащит в то место и тем путём, где и киоски веселее, и девушки с жизнерадостными ногами собрались в процессию. Вкратце, примерно так.

Она открыла не сразу.

Теодор выждал несколько мучительных секунд, за время которых у него похолодели и затряслись руки (потом согрелись и вспотели, отчего портвейн стал предательски выскальзывать), в груди заухало по переборкам рёбер и дыхание прервалось. К горлу подкрался юношеский кашель, но застрял и повесился Иудой на осине кадыка.

Да что ж так колбасит? – успел подумать Теодор.

Залязгал засов, дверь приоткрылась, затем распахнулась…

Ирэн стояла на пороге в домашнем ситцевом халате, бигудях, тапочках и меньше всего напоминала Ирэн.

– Вы так быстро… а я тут собиралась.

– Ну, почему «быстро»? – подбодрил он растерянную девушку,- Я успел ещё в магазин зайти!

Из необъятных карманов джинсовки, куда он успел запихнуть скользкую бутыль, были вынуты и продемонстрированы трофеи. Растерянность Ирэн сначала превратилась в каменную маску, затем исчезла так же стремительно, как и хозяйка этой растерянности. Она упорхнула в одну из комнат и в дальнейшем Теодор разговаривал с ней через приоткрытую дверь.

– Вы пока пройдите на кухню, Теодор Сергеевич, я скоро, только приведу себя в порядок.

– Не торопитесь, Ирэн, в это время года я абсолютно свободен!

Он осматривал прихожую. Странное место. Галерея невообразимо разношёрстных холстов. В основном, это были репродукции. Рядом висели Ван Гог и Дали, Шишкин и Суриков, Айвазовский нависал над Врубелем, ой, много кого… но, впрочем, и в Третьяковке всё свалено в один котёл из залов-звкутков, спастись от которого можно только если каждый день ходить непосредственно в один зал, одного художника. А здесь – квартира эксцентричной дамочки, тем паче, коридор, нормально. Для этой страны – нормально. Хорошо, что – картины. Бред, блин.

Однако, квартира у Ирэн внушала почтение. Старый сталинский дом с четырехметровыми потолками, лепниной вокруг китайских люстр, гобеленовая драпировка, линолиумный паркет. Три комнаты и кухня, все отделены друг от друга глухими высокими дверьми, выходящими в один коридор-галерею. Обратил внимание