– Полетное задание получишь на бумаге, перед вылетом. Но предварительно могу сказать: подъем вертикально вверх на пять ярдов при отключенном автомате выравнивания. Потом посадка, как можно мягче. Потом то же самое при включенном автомате. Все ясно?
– Никак нет! Разрешите вопрос?
– Разрешаю.
– Почему сначала при отключенном, а потом при включенном автомате?
– Если при втором подъеме что-то пойдет не так, у тебя будет возможность отключить автомат и все же посадить машину. Но это при условии, что первая посадка пойдет штатно. Все ясно?
– Так точно!
Самый оголтелый оптимист не посмел бы сказать, что наш летательный аппарат готов к эксплуатации. Не хватало элементарных вещей: например, стекол в окнах. Не было кое-чего посложнее: части приборов, например. Конструкция была прямо начинена недостатками, но хотелось, чтобы необходимость улучшений увидели мои соратники, а не только я сам.
Любопытство оказалось куда большей силой, чем предполагалось. В назначенный день практически все население Буки оказалось возле ангара, где строился наш воздушный корабль. Добровольцы забили в землю колья и натянули веревки, обозначив тем границу доступа. Группа авиаконструкторов выкатила из ангара сверкающий лакировкой самолет. Это покрытие по старой памяти сварил Сафар.
Готхар выступил вперед. На нем не было решительно ничего из летчицкой одежды: ни комбинезона, ни очков, ни летного шлема, ни унтов. Шахур торжественно вручил ему полетное задание. Чистая формальность: оно и так было вызубрено наизусть.
Зрители вели себя предсказуемо: никаких выкриков, никаких движений, одно напряженное ожидание. Я скромно затесался в задние ряды.
Секунд десять ничего не происходило, потом нос самолета стал тихонько, с чуть слышным скрипом отрываться от земли.
– Ну, давай, давай полегоньку…
– Нос пошел.
– Ему бы тягу на хвосте прибавить… хоть на два деления.
– Уже. Однако дифферент все еще есть.
– Двинулся! Высота полтора ярда… нет, два.
– Я бы подравнял дифферент.
– Вот будешь сидеть в кресле летчика, тогда и равняй. Три.
– Ровно идет… четыре ярда… тормозить пора…
– Какие четыре, почти пять. Слышишь шум? Это воздух начал нагнетаться.
– Хорош! Полных пять!
– Он уже спускается…
– Да куда так быстро!
– Нет, замедляется.
– Еще бы помедленнее спуск. Крепление колес может не выдержать.
– По мне, так его вообще надо сделать посолиднее.
– О, касание! Аккуратно, ничего не скажешь.
Зрители приветствовали приземление восторженным ревом. Придраться было не к чему, но то была лишь первая половина задания.
Готхар посмотрел в сторону толпы почитателей и приветственно махнул рукой. Вот это зря. Похоже, бывший моряк уверился в своих пилотских способностях. А это может быть вредным для здоровья.
Эта мысль еще не успела оформиться, когда летчик начал второй подъем. Хвост бодро попер вверх, в отличие от носа. Зрители тихо ахнули. Уголком глаза я успел заметить, что стоявшая в задних рядах Намира слегка дернулась. Дифферент достиг градусов тридцать (земных), когда Готхар сообразил отключить автомат выравнивания, вручную добавить тягу носового двигателя и уменьшить ее на хвостовом.
Машина с некоторым усилием выровнялась; ее довели до высоты тех самых пяти ярдов. Отдать должное Готхару: тот очень аккуратно проделал зависание (самолет не двигался, наверное, секунд двадцать), после чего необыкновенно медленно стал снижаться. Посадка была сделана практически безупречно.
На этот раз болельщицкие вопли не слышались, скорее это был вздох облегчения. Лишь когда летчик вылез наружу, зрительская масса взорвалась одобрением. Готхар строевым шагом подошел к тому месту, где стояло начальство (моя грозная особа).
Устав был выучен как надо:
– Курсант Готхар полетное задание выполнил! Разрешите получить замечания?
– Вы их получите, курсант, не сомневайтесь. «Сносно» и не более того. Разбор полета еще предстоит, но будьте уверены: замечания будут не у вас
