— Ты здесь работал на каком-нибудь… «КамАЗе»?
— Хуже, гораздо хуже. Ты знаешь, у твоего парня…
Он так и сказал — твоего парня. Спокойствие, только спокойствие, мужчины часто произносят слова, которые ровным счетом ничего не значат. Для них.
— …была бурная юность. Не уголовная, а именно бурная. Здесь мы занимались гонками. Поехали вниз, покажу.
Его дорогой алой игрушке с низкой посадкой на автострадах нет равных, но в заброшенных карьерах… Джой понял мой взгляд.
— Гонки еще продолжаются, а значит, и дорогу мало-мальски чистят.
Мы спускались вниз-вниз, в темноту по кольцевой дороге, как будто в самый центр Земли забирались. Затормозили, лишь когда по днищу машины несколько раз многозначительно скрежетнуло. Мы стояли на обширной площадке — в горах я бы сказала: на плато. Высокая луна освещала дымчатые выработки, подчеркивая каменные выступы мазками глубоких теней. Сделав несколько шагов, я заглянула вниз: серебряный шнур дороги оплетал карьер, наполненный жидкой тьмой. Тьмой, которая манила, улыбалась и кивала мне…
Меня взяли за плечи и оттащили от края.
— Нечего так наклоняться, раз боишься высоты! Еще голова закружится!
— Джой, и вот
Джой не стал спорить. Огляделся со слабой, какой-то ностальгической улыбкой.
— Натуральные психи! Мы же практически мальчишками были. Я попал на гонки в первый раз лет… в пятнадцать? Шестнадцать? Что мы тут выделывали! Кто по склону выше въедет, сколько машин уместится на дороге в ряд, гонки на мотоциклах… Нынешние краш-тесты — просто полная фигня!
…В семье справедливо считали: чем больше парень занят, тем меньше у него остается времени на дурь. Поэтому летом Джой подрабатывал на СТО.
Но подросткам дури даже искать не надо, сама приходит.
Или приезжает на крутом мотоцикле.
Макс был заоблачно (то есть на пару лет) старше, экипирован в косуху и «казаки», но самое важное — это его «Хонда», первая в городе! Главным в Максовой жизни были гонки. Так что рукастый, смышленый и увлеченный парень из автомастерской пришелся в самую пору. Старший Чжой не нарадовался рвению младшего, вкалывающего днями и ночами, тем более что в конце месяца послушный сын передавал зарплату из рук в руки. А Джой восстанавливал битые-перебитые машины и мотоциклы, некоторые (тсс!) числились в угоне, а другие были отданы отцами, чтобы сыновья учились ездить. Или куплены вскладчину не на ходу, а потом доведены до ума (то есть до гонок). За это ему зачастую платили не деньгами — теми же гонками. В то лето Джой получил основные уроки вождения без правил, навыки ремонта на коленке, кучу знакомых (с частью доживших он общается до сих пор), романтику, драйв, несколько легких сотрясений мозга и сломанную руку.
Все закончилось — для Джоя, во всяком случае, — с гибелью Макса.
— Разбился? — спросила я, хотя и так было ясно.
— Сорвался во время гонок.
Спящий карьер оживал, как экран джоевских воспоминаний.
…Неровные, изрезанные экскаваторами и взрывами стены освещены фарами машин и высокими кострами — пламя время от времени подбадривается щедрой порцией бензина. По ушам бьет рок мощных колонок, рев двигателей без глушителей, пронзительный визг тормозов и вопли болельщиков… И все это бесконечно повторяет какофония-эхо. Эхо памяти…
Я вздрогнула, как будто меня толкнули.
— Что такое? — тут же спросил Джой, заглядывая мне в глаза.
Кто-то шел к нам по серебристой от лунного света дороге. Легко и стремительно. Скоро можно было уже разглядеть его. Расстегнутая кожаная куртка, сапоги-«казаки», черный шлем в руке. Длинные темные волосы, открытая мальчишеская улыбка, сощурившиеся от смеха глаза…
— Что? — Джой оглянулся. — Ты кого-то увидела? Инга… Он что, все еще здесь?!
Парень остановился перед Джоем. Поднял голову, чтобы заглянуть в глаза другу.
— Ты снова пришел…
А вот этот голос, эти шаги уже никогда не вызовут эха.
— Он прямо перед тобой, — сказала я.
Парень повернул голову, одарил улыбкой и меня. Парень как парень, может, слегка бледный… как и все в призрачном свете луны.
— О, ты привел свою девчонку! Клевая!
Я невольно улыбнулась.
