— Да ладно! Ты же сам говорил: призраки бывают разными. Этот твой Макс очень даже милый. Знаешь, кого бы из вас я выбрала лет этак …цать назад?

Джой слабо улыбнулся.

— Хочешь заставить меня ревновать?

— А что, получится?

— Он тогда казался мне совсем взрослым, мужиком. А сегодня… Оказывается, Макс даже ростом меня ниже. Я почти увидел и услышал его… Он сказал: не жалей…

Я помедлила.

— Знаешь, если призраки могут быть счастливыми, он сейчас счастлив. Он ведь до сих пор участвует в своих любимых ночных гонках. Так что и правда — не жалей! До завтра?

— До… стоп, — неожиданно сказал Джой. Потянулся ко мне. Я ожидала уже привычного прощального чмока в щеку, но Джой поцеловал меня в губы с выдохом «спасибо».

Я моргнула. Пробормотала:

— Да всегда пожалуйста!

Темные близкие глаза Джоя опасно блеснули.

— Всегда?

Поначалу это и правда было благодарным поцелуем — легким, нежным… почти задумчивым. Но только поначалу.

— Сто-оп… — наконец выдохнул Джой. То ли сама я придвинулась, то ли он притянул меня к себе, — но внезапно обнаружилось, что я уже буквально лежу на прислонившемся спиной к дверце Джое. И совершенно не собираюсь с него слезать.

— Почему? — возмутилась я. — Объявляю свой меморандум намерений: буду целовать тебя до тех пор, пока не начну вспоминать!

Выражение близкого лица Джоя изменилось.

— Погоди…

— Нечего годить!

— Инга…

— Помолчи! — И я поцеловала его так, что он и вправду умолк. Да и мне стало совершенно не до слов и даже не до воспоминаний…

— Ну вот, здрасьте… — оторопело сказала я.

«Здрасьте», — согласился пес и искательно сунул мне в ладонь свой черный нос. Его не смущало, что этот самый нос я могла только увидеть, но не почувствовать. Он был счастлив, что его вообще кто-то видит.

…Собаку — здоровенную, явно из новейших, а потому офигительно дорогих пород, я заметила на остановке трамвая. Сначала поразилась, что никто не шарахается от мечущейся от одного человека к другому мордатой зверюги ростом мне по пояс, а потом пригляделась и…

Пес, несмотря на свои внушительные размеры, казался первогодком — немного нескладный, порывисто-радостно бросающийся к каждому приезжающему-приходящему, в основном к женщинам. Видно, во владельцах у него была хозяйка, а не хозяин. Наконец он встал посреди остановки и только с надеждой вглядывался в лица людей. Еле слышное сначала поскуливание делалось все громче и громче, пока пес не закинул голову и горестно, с подголосками, не завыл…

И я не выдержала.

Подошла, присела на корточки, якобы подтягивая шнурки кроссовок. Буркнула:

— Чего воешь? Потерялся?

Собака умолкла и, наклонив голову набок, сунулась мне в лицо, проверяя — с ней ли я говорю. Я машинально отмахнулась.

— Ну да, давай измажь меня своими слюнями!

И пес возликовал. Он облизал мне все лицо, а когда я заслонилась — еще и руки. Он юлил, прыгал и ставил на меня свои мосластые медвежачьи лапы. Не будь призрачный пес невесомым, я бы давно уже валялась на земле, сбитая с ног, грязная, ушибленная и влажная от выражения собачьей радости. Но и сейчас такой энтузиазм нервировал, и я в конце концов рявкнула:

— Так, всё! Брысь! То есть фу! Нельзя! Стоять! Сидеть!

Дрессировать его все-таки кто-то пытался: пес тут же сел, глядя преданно вытаращенными глазами и стуча длинным, как змея, хвостом. Спохватившись, я огляделась: народ вокруг слегка расступился. Приняли меня или за обдолбанную, или просто за сумасшедшую. Уже не заботясь о производимом впечатлении, я выпрямилась, хлопнула по левому бедру и, скомандовав «рядом», двинулась с остановки.

Пес забегал вперед, заглядывая мне в лицо, подпрыгивал и пытался по-дружески прикусить мою руку щенячьими дюймовыми зубками. Что тоже несколько нервировало. Но сорваться с места и убегать от меня не пытался. Был счастлив, что его наконец «нашли». Что же с тобой, таким дрессированным