Хозяин заждался, и он сегодня не ласков.

– Я вам еще отомщу! – рявкнула Исриун. – Тебе и твоему калеке-сынку! Я поклялась!

И тогда Лайтлин улыбнулась улыбкой ледяной, как крайний север, где не тают снега, и Колл задумался: не беспощаднее ли она Варослава?

– Враги – плата за успех, рабыня. Я наслушалась с тысячу подобных пустых клятв. И до сих пор безмятежно сплю. – Королева щелкнула пальцами. – Идем, Колл.

Он оглянулся напоследок на Исриун – девушка добела туго намотала звенья цепи на пальцы, уставившись в открытые двери. Но отец Ярви вечно твердил, что хороший служитель трезво смотрит на мир и спасает, что в его силах. Колл поспешил за Лайтлин.

– Государыня, что вы ему отдали? – спросил он, пока гетландцы спускались по витой лестнице, где за окнами ворочалась Матерь Море.

– Варослав не дурак, и змеюка Исриун наподсказывала ему много дельного. Он знает, что мы слабы. Он решил расширить свою власть на север, вверх по Священной до побережий моря Осколков. – Она сбавила голос: – Мне пришлось отдать ему Ройсток.

Колл оторопел. Ничто из сегодняшнего не соответствовало напутствию Бранда пребывать в свете.

– Княжеский дар. Но разве город наш, чтобы его отдавать?

– Он Варославов, чтобы его забрать, – произнесла Лайтлин, – разве что мы или Верховный король его остановим.

– Мы с Верховным чуточек заняты друг другом, – прорычала Колючка.

– Мудрый не воюет совсем, и лишь глупец ведет сразу несколько войн.

Колючка кивнула стоящим у покоев королевы ратникам и толкнула створки.

– Чует мое сердце, Ройстоком Варослав не ограничится.

Переступая порог, Колл представил безжизненный взгляд князя, и его затрясло.

– Мое чует, что Варослав не ограничится и краем мира.

– Назад! – гаркнула Колючка, отпихивая королеву к стене. Ее топор взмыл так стремительно, что чуть не отхватил Коллу бровь.

В тени дальнего угла, на столе, ногу на ногу, кто-то сидел. Лохматый, оборванный плащ, капюшон надвинут. От ударов взлетевшего сердца Колл едва не уронил кинжал на ногу. Проворные пальцы теряют прыть, когда щеку холодит дыхание Смерти.

На счастье, поколебать Колючку оказалось труднее.

– Говори, – ощерилась она, вмиг приняв боевую стойку между королевой и их посетителем. – Не то убью.

– Моим топором меня и зарубишь, Колючка Бату? – Клобук колыхнулся, в тени сверкнули глаза. – А ты, Колл, вырос. Помню, как ты висел на мачте «Южного ветра», а мать все орала, чтоб ты слезал. Помнится, ты упрашивал показать тебе волшебство.

Топор Колючки плавно опустился.

– Скифр?

– А что бы просто не постучаться? – вмешалась Лайтлин, отстраняя Колючку и разглаживая платье до всегдашнего лоска.

– Когда стучишься, могут не отворить, Златая Королева. А моя дорога была долгой – из краев под Альюксом, вверх по Запретной и по Священной, в обществе Варослава-князя. Впрочем, без его ведома. – Капюшон Скифр обвис, и Колл сорвался на вздох. Даже в полутьме он разглядел, что левую половину лица гостьи избороздили ожоги, полброви пропало, а в стриженой седине там и сям повылазили плеши.

– Что случилось? – проговорила Колючка.

Скифр улыбнулась. Вернее, улыбнулась половина ее лица. Другая сжалась и перекрутилась, как старый кожух.

– Праматерь Вексен послала людей на юг, голубка. Наказать меня за воровство талисманов из запретных развалин Строкома. – Она зыркнула на эльфий браслет на Колючкином запястье – тот пульсировал ярким бело-голубым светом. – Они сожгли мой дом. Они убили моего сына с женой. Они убили даже сыновей моего сына. Но этим людям оказалось невдомек, что убить меня не слишком легко.

– Память праматери Вексен долго лелеет обиды, – полушепотом произнесла Лайтлин.

– У других тоже долгая память – и это она узнает. – Скифр выпятила подбородок, пестрые ожоги будто блеснули. – Праматерь Вексен пригласила ко мне Смерть. Хороший тон требует вернуть любезность. Я зрела знамения. Я наблюдала за птицами в небе. Я разгадала написанное рябью волн. Ты отвезешь меня через море Осколков, в Торлбю. Тебе еще хочется увидеть колдовство, Колл?

– Ну… нет? – Но, как часто казалось, людям нравилось его расспрашивать, не проявляя особого интереса к ответам.

– Мне надо переговорить с отцом Ярви. – Скифр растянула губы и с обнаженными зубами пролаяла: – А после я иду на войну!

Флот Атиля изготовился харкнуть в рожу Верховному королю.

Рыжеволосый тровенландец, встав во весь рост на скале, ревел строфы баллады об Ашенлир – без никакой мелодичности, зато с небывалою силой. То любимое закаленными вояками место, где ближняя дружина королевы готовилась к смерти в доблестной схватке. Все вокруг подпевали одними губами знакомые слова о том, как воины в последний раз ласкали точилами лезвия, рывками набрасывали тетивы и туго затягивали пряжки.