– Какое же?

– Великую реку Священную, и деньги, что текут по ней, и то, как мы их между нами разделим.

Лайтлин, крутнув кистью, отослала невольников обратно.

– Разве заключенные меж нами договоренности не питают выгодой нас обоих?

– Скажу прямо, мне бы хотелось питаться повыгодней, – произнес Варослав. – Мой служитель изобрел разные способы этого добиться.

Тишина.

– У вас есть свой служитель, великий князь? – спросил Колл.

Варослав обратил на Колла стылый взгляд, и ученик почувствовал, как у него, прячась под теплый живот, поджимаются яйца.

– Для правителей моря Осколков они, по всей видимости, обязательны. И я подумал, стоит купить такого и мне.

Он едва наклонил лысую голову – и одна из рабынь встала и откинула капюшон, и утробно зарычала Колючка.

Кроме тонкой пряди над ухом, все волосы женщины выстригли до соломенной щетины. Ее вытянутую, тонкую шею опоясывал рабский ворот из серебра, а запястье охватывал браслет, и между ними натянулась тонкая цепь, недостаточно длинная, чтобы считаться удобной.

На щеке наколот вздыбленный конь – клеймо княжьей собственности, однако похоже, что поработить ее ненависть так и не удалось. С розовыми жилками глаза, утопленные в синих глазницах, сверкали ею, выплескивали на весь зал.

– Боженьки, – пробормотал Колл под нос, – вот так невезуха.

Ее лицо он узнал. Исриун, дочь изменника Одема, брата короля Атиля, некогда нареченная отца Ярви, затем служительница Ванстерланда, но дерзнувшая перечить Крушителю Мечей – и проданная за это в рабство.

– Одемова тварь снова клацает на меня зубами, – прошипела королева Лайтлин.

Самый видный из градоначальников, востроглазый пожилой купец с серебряными цепочками поверх платья, прочистил горло:

– Грознейший великий князь! – Голос лишь на секунду дрогнул, когда глаза Варослава скользнули к нему. – И досточтимая королева Лайтлин, эти вопросы затрагивают всех нас. Если мне дозволено будет…

– По устоявшемуся обычаю скотник и мясник делят вырезку, не спрашивая у свиней их мнения, – перебил Варослав.

На мгновение тишина поглотила все. Затем изящная подручная калейвского князя неторопливо наклонилась через стол к отцам города и оглушительно хрюкнула, точь-в-точь как боров. Ближайший к ней отпрянул и сжался. Все побледнели. Да, за этим столом они поназаключали много прибыльных сделок, однако до дрожи ясно, что сегодня им уже не светит провернуть ничего.

– Что вы хотите, великий князь? – задала вопрос Лайтлин.

Исриун что-то зашептала над ухом Варослава, мягко касаясь прядью княжеского плеча. Ее огненный взор метнулся к Лайтлин, потом обратно.

Лицо ее хозяина оставалось непроницаемой маской.

– Лишь справедливого.

– На все найдется свой способ, – по-деловому сухо произнесла королева. – Предположим, мы выделим вам сверху десятую часть от десятой части каждого груза…

Исриун опять наклонилась, шепча, шепча, пальцы с обгрызенными ногтями поглаживали наколку на щеке.

– Четыре десятых с десятой части, – мерно прогудел Варослав.

– Четыре десятых так же далеки от справедливости, как и Ройсток от Калейва.

В этот раз Исриун не озаботилась озвучивать свои слова через хозяина, а просто бросила в лицо Лайтлин ответ:

– На поле боя справедливости нет!

Королева сощурилась:

– Так значит, вы приехали биться?

– Мы к битве готовы, – молвила Исриун, презрительно кривя губы.

Пока она шепчет ядом в княжьи уши, с него где сядешь, там и слезешь. Колл припомнил людей с содранной кожей, висельников на калейвских причалах и проглотил слюну. Варослава не раздухарить подначками, не задобрить лизоблюдством, не подколоть хохмами. Здесь сидел муж, дерзнуть на которого никто из прочих мужей не отважится. Человек, чья власть зиждется на слепом страхе.

Лайтлин и Исриун сошлись в единоборстве, схватились умело и люто, ничуть не уступая поединкам на боевой площадке. Без жалости колошматили друг друга мерами и ценами, кололи десятиной и отбивали удары низким процентом. А Варослав спокойно сидел в кресле, накрытый маской – своим бесстрастным и гладким лицом.

Лишь одна возможность брезжила перед Коллом, и он просунул пальцы под сорочку, трогая гирьки. Бедная мать кричала, чтобы он слезал с мачты. Разумеется, на палубе безопасней. Но если ты возжелал изменить мир, то придется брать на себя риск. И не раз.

– Великий княже! – И удивился сам – голос прозвенел легко и чисто, будто у Рин в кузнице. – Не лучше ли вам вернуться в постель, а завершенье дел возложить на вашу служительницу?