— Неподвластен, — перевела Гризольда.

— С этим мы уже сталкивались. Ну что ж. Тогда, голубчики, вся надежда на вас.

И великолепный вампир требовательно оглядел заскучавших таксидермистов. Морис, старший гном, беспомощно оглянулся на своих соратников. Эта небольшая орда специалистов оказалась совершенно бесполезной, столкнувшись с делом рук, рогов и копыт разгневанного минотавра. Признанные доки, гордившиеся тем, что могут безошибочно определить вид любого существа по единственной кости, чешуйке, лоскуту кожи либо какой иной мелочи, оставшейся от живого некогда организма, в данный момент пребывали в полном замешательстве. Впервые на их веку на рассмотрение придирчивой комиссии был представлен прекрасно выполненный студень, отличающийся редкой бесформенностью и однородностью мелких фракций.

— Жизнь весьма и весьма многообразна, — грустно сказал Морис. Он безнадежно поворошил лопаточкой груду вещества, высившуюся перед ним на анатомическом столе, и обреченно повторил. — Весьма и весьма многообразна. Милорд герцог как ученый может это подтвердить.

Тут гном понял, что совершил стратегическую ошибку, но поздно. Тетива была спущена, стрела полетела. Зелг лучезарно улыбнулся и принял устойчивую позу лектора. Наконец его вовлекли в разговор, в котором ему было что сказать.

— Коллега… — молодой некромант прикинул, корректно ли пацифисту называть таксидермиста коллегой, но затем вспомнил свои действия во время битвы при Липолесье и предпочел принести гуманизм в жертву справедливости, а потому решительно молвил. — Коллега абсолютно прав. Жизнь невероятно многообразна, но в ее основе лежит изумительное однообразие. Удивительно, сколь просто и гениально решены вопросы созидания. Видите ли, голубчик, природа лепит свои чудеса из одного материала.

— Не всегда!

Гуго ди Гампакорта не стал ощупывать и тормошить Такангора, ограничившись крепким рукопожатием. Он легким шагом хищника прошел к опечаленной группе гномов, и они расступились перед ним, оглядывая его с восхищением ваятеля, который обнаружил идеальную модель для своих статуй.

— Вы знаете, что это?

— Увы. — Князь несколько секунд всматривался в то, что лежало на анатомическом столе, черными провалами своих ужасных глаз и, наконец, кивнул головой. — Боюсь, что это гухурунда, каноррский мститель.

Архаблог и Отентал неслышными тенями отделились от стены, у которой все это время переживали за своего лучшего чемпиона, и деликатно подергали Гампакорту — Архаблог за манжет, а Отентал за пряжку ремня.

— Он страшный? — тихо спросили они.

— Страшный.

— Очень-очень?

— Очень-очень, — отвечал князь, с трудом сдерживая улыбку.

— И страшнее, чем вы? — спросил Архаблог, пихая Отентала в бедро.

— Иногда.

— А нельзя его тогда в следующий раз не убивать? — спросил Отентал и взволнованно потыкал Архаблога в бок.

— А поймать для Кровавой Паялпы? — с надеждой спросил второй владелец Чесучинского Чуда.

— Это такая сенсация, такая сенсация! И такая прибыль, такая прибыль!!! — и увидев очень круглые и очень выразительные глаза кассарийского некроманта, Отентал быстро добавил, — И такая охрана природы, такая охрана природы, что просто в страшном сне…