— Отлично, спасибо большое, — ответил вежливый минотавр, утаив, что чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы его последний час не теребили, ощупывали и тискали все, кому не лень.

— Мне сказали, на вас совершили покушение. И вижу, мне сказали об этом последнему.

— Нет, — возразил Узандаф, выглядывая из-за плеча голема, — думаю, народ еще подтянется. Мадарьяга пока не знает, Гампакорта тоже. И князя Наморы с мадам Мумезой не видно. Узнают, прилетят быстрее ветра.

— Меня-то почему не позвали?

—Как раз послали вестника, — сказал Узандаф. — Какая разница, в каком порядке. Главное, ты здесь.

— Милорд Такангор, я догадываюсь, что вас уже замучили вопросами, но скажите же мне, что произошло.

— Я шел в Виззл, встретил сержанта Лилипупса, и он, как всегда, прозорливо обратил внимание на странности в окружающей природе, —заговорил минотавр.

Нельзя сказать, чтобы Агапий надулся от гордости — он умел достойно принимать и хвалу, и хулу. Но все же выпятил могучую грудь и сверкнул жадеитовыми глазами: он видел, что генерал ценит его и не забывает подчеркнуть это даже в такую минуту, когда мог бы и не подчеркивать. Он не мог стать преданнее Такангору, чем был до этой минуты, но мера его уважения снова выросла.

— Меня тоже терзало тревожное предчувствие, что я не успею до закрытия в причесочную, — продолжал минотавр, — так оно и вышло. Полный мешок отличной шерсти притащил назад. Придется завтра опять идти.

Зелг и прежде знал, что в сагах о богах и героях всегда найдется место лирическому отступлению, но порой не понимал этого. Ему лично казалось, что неудавшийся поход в причесочную в качестве новости немного уступает истории о покушении. Но, видимо, генерал думал в хронологическом порядке.

— Так что мешочек я успел аккуратно отложить в сторону, чтобы шерсть не загрязнилась, потому что тогда она стоит дешевле, что обидно. И когда сзади как бы подуло холодом, я отреагировал. Вот и все, — просто сказал Такангор.

—Простите, как — все?

— Совсем.

— Не понял.

— Никто не понял, — внезапно заговорил один из гномов, топтавшихся у какого-то дальнего стола.

Стол был очень большой, едва ли не больше письменного стола в кабинете Юлейна, а монарх Тиронги не без причины гордился этим предметом обстановки. Его мраморная столешница могла вызвать приступ экстатического восторга у Мардамона, и непременно вызвала бы, если бы неугомонный жрец уже молитвенно не закатывал глаза у другого стола, поменьше, на котором были разложены сверкающие инструменты таксидермистов.

Зелг вскинул вопросительный взгляд на специалиста. Тот ответил взглядом, исполненным страдания.

Кассарийские гномы-таксидермисты были отдельной кастой, живущей согласно собственным принципам и правилам. Они проводили в своем подземелье почти все время, выбираясь из него в двух случаях: когда им казалось, что им давно не выделяли новых материалов для уникальных экспонатов; и когда им казалось, что им выделили слишком мало новых материалов для уникальных экспонатов. В редких случаях они бушевали по поводу того, что в библиотеке забыли подписать журнал «Новые радости таксидермистов» или каталог инструментов и пошивочных материалов «Чучело-ворчучело» на следующее десятилетие. Однако они зорко следили за происходящим на поверхности и не пропускали ни одной партии новых поступлений, даже если это был древний полуобглоданный скелет безымянного супостата, нарытый Бумсиком и Хрюмсиком в дубовой роще.

Они служили не одному поколению Кассаров. Отличные чучела поверженных врагов, любимых домашних животных, редких существ и прочие приятные мелочи, изготовленные ими, встречались во всех уголках замка к крайнему неудовольствию его нынешнего владельца. Они могли восстановить объект после любых, даже самых разрушительных повреждений, и никогда не затруднялись с ходу определить видовую принадлежность. Они славились на весь Ламарх тем, что не просто набивали чучела, но так досконально изучали свой предмет, что буквально вдыхали в него жизнь. Умельцы-чучельники придавали своим произведениям самую естественную позу и выражение, воссоздавали детали пейзажа, упорно трудились над костюмами, если объект при жизни принадлежал к тем, кто носил костюмы или доспехи.

Шедевры их творчества, вроде чучела Жабы Юцапфы, коллекции болотных жанивашских демонов, изумительной фигуры мятежного амарифского чародея времен императора Бурхлидия, к которому они умудрились приделать его волшебный посох с неправдоподобно правдоподобной молнией, вылетающей из рубинового шара в навершии, были неоднократно описаны в крайне восторженных статьях в «Усыпальнице», «Новых радостях таксидермии», «Многоногом сплетнике», «Красном зрачке» и многих других изданиях. Три застекленных шкафа в одном из подземных залов были заняты кубками, медалями, подарочными тарелками, флагами, грамотами в рамочках и прочими наградами за выдающиеся успехи на ниве таксидермии.

Вряд ли, кто-то в Кассарии мог похвастаться, что видел этих коротышек в темно-красных кожаных фартуках и беретах такими растерянными.

Фея Гризольда подлетела к некроманту и по привычке уселась у него на плече. Рядом тут же замерцал Уэрт да Таванель.

— Галя, голубчик, тут все уже сломали себе всю голову, пытаясь угадать, кто и почему напал на нашего великолепного Такангора. Одно хорошо, здесь