– Надолго?

– На месяц. Вернусь за несколько дней до благотворительного сезона.

Кажется, сбылась матушкина мечта. Я буду вертеться на балах, как девица на выданье в погоне за лучшей партией. Только успевай наряды менять.

Анри очертил пальцами контур моих губ. Смотрел так, словно не хотел отпускать.

И я не хотела. Только не его, только не с Эльгером.

Хотя и не время сейчас для таких мыслей. Ой не время.

– Вернемся домой или останемся здесь?

Он хотел что-то сказать, щека едва уловимо дернулась, но… все-таки промолчал. Покосился в сторону окна, которое ливень грозил смыть в землю вместе с лесом. Пересадил меня на диван, взбил подушки и укрыл нас пледом. Запоздало вспомнила про вино и фрукты, про которые мы благополучно забыли, но вставать уже не хотелось. Положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Это было правильно, потому что проснуться с ним в охотничьем домике или в собственной спальне – разные вещи. Хватит и того, что я назвала поместье проникновенно-теплым словом «дом».

«Тереза, до меня дошли слухи о вашем вызывающем поведении в оперном театре ле Руале. Очень рассчитываю на то, что у вас найдется достойное объяснение этому. Не хотелось бы думать, что свобода, которой вас балует муж, обернулась ловушкой тщеславия…»

«Винсент в последнее время не вылезает из парламента и от ее величества. Там творится что-то серьезное, и это связано с его реформой. Мистер Пирс – возможно, ты его помнишь, отказался довести до ума какой-то ключевой проект, в который было вложено много средств, заперся у себя в доме и никого не принимает. По этому поводу был грандиозный скандал, сейчас на его место пригласили другого ученого, но недовольные – противники реформы все равно прошлись на этот счет так, что мало не покажется. А еще Винсент злится на вас из-за тех слухов с месье Ладжеком, кажется. Думаю, что это пройдет, потому что я готовлю ему сюрприз. Вы скоро станете тетей…»

Приблизительно так обстояли дела в Энгерии. А в Лавуа… Я старательно занималась, чтобы думать не только об Анри и о Софи. После письма Луизы, которое пришло почти одновременно с письмом Винсента, занималась особенно тщательно: образ девочки стоял перед глазами, и ничего с этим было не поделать. Только с головой уходить в учебу. Я читала книги и записи, которые выдал муж, и вообще вела себя примерно. Правда, мне здорово не хватало библиотеки Мортенхэйма, чтобы воспроизвести заклятие, разрывающее связь призрака с местом гибели. В схемах плетения, что я прорабатывала, все время возникали слабые узлы. Закончиться это могло нехорошо: если лорд Адриан впитает в себя тьму из разрывов грани, то превратится в монстра-агольдэра. Название пошло от имени некромага Лучиано Агольдэра, который впервые соорудил из бестелесной сущности нечто, способное вытягивать жизненные силы из людей.

Существовали и другие риски. Например, при неправильном отсечении отец Анри мог развеяться на месте через пуповину, привязавшую его к замку Ларне. Я подозревала, что в случае с ним все будет еще сложнее, потому как он что-то намудрил в лабораториях. Случайно ошибусь, и его же собственная магия, точнее, остаточная магия стихии, превратит покойного графа в фонтанчик искр. Он, конечно, давно уже мертв… теоретически. Но это не значит, что меня не будет всю оставшуюся жизнь мучить совесть.

Я написала несколько писем – одно матушке и Лави, одно Луизе и одно Винсенту. Сидела над каждым чуть ли не по два часа, а получила три листочка слабой попытки в двадцать с половиной строк выразить собственные чувства. Объяснить, что все клевета недоброжелателей, что месье Раджек всего лишь мой хороший знакомый, расспросить о жизни близких. Подумала было, что стоит написать побольше, но поняла, что может получиться гораздо хуже, чем есть, поэтому как есть и отправила. Скучала по ним невероятно, но вот говорить об этом не умела. Видимо, когда родилась, на мой талант выражать чувства наступил слон, а то и кто покрупнее. Заодно оттоптал пальцы, чтобы делать это письменно получалось еще хуже.

Помимо плетения для лорда Адриана, изучала всякие интересные заклинания, через которые можно будет раскрывать силу во время тренировок на развалинах. Сейчас моя жизнь в Лавуа как никогда напоминала детство и раннюю юность в Мортенхэйме. С утра садилась за книги и заклинания, в обед немного отдыхала и тренировалась у леса, куда мы с Жеромом уходили каждый день. Для полноценного высвобождения магии нужно было ехать в Ларне, но туда каждый день не наездишься. Мы наметили поездку на конец недели, а пока пользовались тем, что было в нашем распоряжении. Он ставил щиты, я отрабатывала боевые навыки до естественности дыхания или ходьбы. Раз за разом в стрелы вливалось все больше темной магии, а пульсары превращались в настоящее орудие убийства. Я ставила ловушки, сама же их распутывала, набрасывала на деревья «мертвую удавку» – Лави упала бы в обморок – и мгновенно ее распускала.

Вечерами я училась на скорость пользоваться зеркалом, просчитывать варианты наложения магического слепка на плетения, схему которого давно перерисовала в блокнот и держала в уме. Она мне даже сниться уже начала, но провернуть такое, не подготовившись, – чистейшей воды самоубийство. Поэтому все проверяла и перепроверяла по десять раз, чтобы никаких неожиданностей не случилось. Даже механические замки и принципы их действия изучала. Впрочем, замок – это не главное, главное – сделать все точно, быстро и незаметно. Как только окажусь внутри, счет пойдет на минуты. Наверняка наведаться в кабинет придется не раз и не два.

Положительные стороны у моей загруженности тоже были: я не позволяла себе думать о последнем поручении лорда Фрая и об Иваре, от которого до