Внутри все дрожало мелко и противно. Тело помнило боль, но я не собиралась ему потакать. Эльгер обвел шелком мой подбородок, светлые ледяные глаза, казалось, смотрели значительно глубже, чем в душу. В самое сердце моей тьмы. Сколько длилась наша молчаливая дуэль – не представляю. Я не отводила взгляд, он тоже. Только убрал платок и подал мне руку.

Мы вернулись в кабинет, неспешным шагом прошли к дверям. Потому что спешным я идти не могла.

Была бы моя воля, я бы вообще никуда не пошла.

Заметив нас, директриса тут же вскочила, преподавательница отлепилась от стены, а Вероник воззрилась так, словно пересчитывала волосы, упавшие с моей головы во время воспитательной беседы. Почему-то я была уверена, она прекрасно догадывалась о том, что произошло. Герцог улыбнулся мадам Арзе, которая быстро-быстро обмахивалась веером, несмотря на тянущуюся из окна прохладу, поцеловал мне руку и галантно открыл дверь.

– Я вас услышал, леди Тереза. Благодарю.

В веселеньком персиковом коридоре дышалось в разы легче. Хотя возвращалась я теперь уже по стеночке из опасений свалиться в обморок прямо сейчас. Мадемуазель Риа проводила меня обратно к лазарету, где мы и выстроились в коридоре изваяниями: по обе стороны, как статуи в храме. Я молчала, она тоже не пыталась завести разговор. Сцепив руки, воспитательница смотрела прямо перед собой на стену, а я – на дверь, за которой находилась Софи.

Сколько ей? Лет восемь от силы. За то время, что еще предстоит здесь провести, она либо сломается, либо… Не знаю, можно ли отсюда сбежать. И что бывает с теми, кто уже отвык выживать на улице? Вспомнились мальчишки, с которыми судьба свела меня в Ларне, их затравленные настороженные взгляды. Постоянные переезды с места на место, ни крыши над головой, ни еды толком. Что бывает, если попадешься жандармам? Сначала камера в участке, а потом снова какой-нибудь сиротский дом. И может статься, Равьенн – не самый плохой вариант.

Скрипнула дверь.

– Спасибо, мадам.

Софи протянула мне накидку.

Я взяла, и она поспешно отдернула руку, словно боялась, что наши пальцы соприкоснутся.

– Ты уже обедала?

– Нет, мадам. Я же наказана, мне не полагается обеда.

– Обед уже прошел, – поспешно пробормотала мадемуазель Риа. – Теперь…

– Ни за что не поверю, что на кухне нет еды. Отведите нас туда, пожалуйста.

– Но воспитанницам полагается есть только в столовой и во время…

– Отведите! – рыкнула я.

Спустя десять минут Софи жадно уплетала похлебку. Мяса в ней не наблюдалось, только перемолотые в кашу овощи. К небольшой миске этой радости полагался хлеб с едва различимым на нем маслом и два кусочка сыра, а еще кофе – такой же мутный, как взгляд кухарки-толстушки, которым она оценивала нас. Оценивать там было что: тонюсенькая воспитанница, дорвавшаяся до еды, злая, как стадо демонов, графиня, напоминающая собственный призрак, и перепуганная воспитательница, которая явно прикидывала, как сильно ей влетит за такое.

Софи, похоже, не испытывала ни малейшей неловкости: она явно привыкла жить одним днем и наслаждаться тем, что может взять от жизни сейчас. Изредка бросала на меня любопытные взгляды – быстрые, которым полагалось быть незаметными. И я делала вид, что не замечаю: рассматривала нехитрую обстановку кухни – утварь, столы, замешанное для сдобы тесто, расползающееся из-под крышки огромной кастрюли, стараясь не думать о том, что только что произошло. Запахи жаркого, лукового супа и острых приправ говорили о том, что герцогу готовят герцогский обед.

Чтоб он подавился горячей картошкой.

– Вы похожи на мою маму, – неожиданно заявила девочка.

Кухарка выронила нож, судя по звуку удара больше напоминающий мясницкий тесак.

– Софи! – Мадемуазель Риа сделала большие глаза, но та и не подумала смущаться. Улыбнулась широко, обнажив впадину выпавшего слева молочного зуба.

– Она была такая же красивая. И такая же смелая.

Я невольно улыбнулась.

– Откуда ты знаешь, что я смелая?

– Это сразу видно. – Софи передернула плечами и брезгливо отодвинула без преувеличения воняющий горечью кофе, – вот она даже собственной тени боится. А вас будут бояться все. Дадите руку? Мама успела меня кое-чему научить.

Лицо воспитательницы пошло красными пятнами, я же вытянула раскрытую ладонь над деревянным столом, и тонкие смуглые пальчики прошлись по ней, повторяя линии. От былого веселья не осталось и следа, девочка выглядела серьезной и сосредоточенной. Не могла ей отказать, хотя прошлое гадание ничем хорошим для меня не закончилось. Вот ничему, ничему меня жизнь не учит!

Как ни странно, Софи не спешила рассказать мою судьбу. Сдвинула угольные густые брови, ресницы едва дрогнули, бросив тень на впалые щеки.