глубоко вдохнула. Полной грудью.

– Вы не можете так поступить, – пробормотала сбивающимся шепотом, когда Анри меня догнал. – Не имеете права выставить человека из Лавуа только потому, что…

– Еще как могу.

– О да, вы могучий! – Слезы замерзали еще на подходе и ссыпались в самое сердце, я сглотнула подступивший к горлу ком, стараясь расслабиться. Не хотелось даже случайно причинить Искорке боль, неосторожно натянув поводья или слишком сильно сжимая бока. – Когда я приехала в Ольвиж, вы первым делом сказали то, что каждая женщина мечтает услышать, – велели мне убираться! Потом заявили, что будете делать со мной все, что захотите, а когда я все-таки решила развестись, забрали себе бумаги, а меня посадили под замок.

Доведись лорду Фраю услышать эту пламенную речь, он лично повязал бы мне на шею петлю и ногой выбил стульчик. Но на лорда Фрая мне сейчас было плевать. Так же, как Анри плевать на моих близких, которые всего лишь разменная монета в играх мааджари или кто они там. На чувства, потому что в нем самом их не осталось. Даже в моей чернючей магии и то больше света, чем в его насквозь промерзшем сердце, которое по странной случайности до сих пор бьется как обычное человеческое.

Анри прорычал что-то неразборчивое, кажется, выругался, а я пустила лошадь в галоп. Пусть злится, пусть хоть отравится своей злобой. Прохлада осеннего утра перетекала в напоенный мягким теплом воздух, ярость переплавлялась в темную тягучую ненависть. Нет, ненависть – слишком громкое слово.

– Тереза, остановись!

Даже не взглянула на него.

Десять раз я тебе остановлюсь, изувер! И еще десять раз пожалела, что взяла Искорку – гнать бы лошадь так, чтобы ветер свистел в ушах, срывая со щек злые слезы. Уйти от него, оторваться, оставить позади, как и все, что с ним связано, но малышка почти не отдыхала. Нельзя.

– Нам нужно поговорить!

Да неужели?

Огонек тоже устал и долго не продержался бы, поэтому, когда Анри вырвался вперед, натянула поводья. Вряд ли понимала, что творю, просто спрыгнула с лошади и бросилась к лесу. Тут и бежать-то недолго было – через поле, а бегать в мужской одежде в разы удобнее. Ничего не мешается, ни в чем не путаешься, только расступаются полоски нескошенных трав, звенит тишина, прерываемая лишь глубокими вдохами и прерывистыми выдохами. А главное – никакой аламьены и никакой лаванды. Анри догнал меня непростительно быстро, налетел как ураган, подхватил за талию. Рванулась, забилась в капкане захвата, и мы едва не повалились на землю многоруким и многоногим кульком.

– Тереза, пожалуйста, – горячее дыхание опалило затылок. Он развернул меня лицом к себе и не успел увернуться от кулака. Не успел или не захотел. Насладиться бы, но сама ахнула от непривычно острой режущей боли в пальцах, которая перетекла в кисть. Схватилась за запястье, запылавшее, как поднесенное к масляной горелке. Да он точно из камня, истукан ходячий!

Гм…

Он сказал: «Пожалуйста»? У меня после бессонной ночи точно что-то со слухом.

Вскинула голову, чтобы встретить жесткий взгляд и выслушать очередной приказ, но вместо этого наткнулась на незнакомую, ничем не прикрытую усталость. Прорезавшиеся в уголках его губ морщины стали глубже, а сам он словно за пару минут постарел лет на десять. Воздух сгустился, стал вязким, как если бы я попыталась дышать под водой, когда Анри потер ушибленную скулу. Потянулась к нему, провела пальцами по наливающемуся красным следу и отпрянула.

Он усмехнулся, уже привычно-отстраненно.

– Давай вернемся в поместье.

– Не хочу, – неожиданно для себя всхлипнула я и вытерла нос рукой.

Лицо Анри слегка вытянулось, как если бы у него на глазах у меня выросли заячьи ушки.

– А чего хочешь?

– Спать, – честно призналась я. – И есть.

Оказавшись на руках мужа, привычно уже рванулась, но меня только крепче прижали к себе.

– Вы подсунули мне кольцо с магией слежения.

– И оказался прав.

Прав?.. Вот, значит, как.

И тут меня затрясло. Нет, слез больше не было, но чувство было такое, словно я превратилась в закупоренный фонтанчик: дрожит, дергается, но вода вырваться наружу не может. Отчетливо вспомнилось, как меня носили на руках в Лигенбурге. Как это было хорошо, и чем потом обернулось. Как хорошо было еще вчера. Так запредельно близко, так сладко, так правильно: и ужин в ротонде, и звездопад, и… чем потом снова все закончилось.

– Вы отпустите меня. Отдадите мне бумаги и отпустите.