– Я хочу туда, – прошептала она, – туда и гораздо дальше. Мир – он такой огромный, а я так мало помню… Горы и камни, замки и маленькие покосившиеся домишки. Шатры в тенях – таких огромных от языков пламени. Песни, звездное небо над головой. Небольшие деревушки и шумные города, помосты и яркие платья – настоящие вихри кружащихся юбок и звенящих монет… А ярмарки! С цветными флажками, развешанными по кругу, и этот запах опилок… А еще сладостей! Правда, мне редко что-то перепадало, но тогда…

Мимо нас прошла стайка девушек, и Софи сразу притихла. Сделала вид, что рассматривает что-то у себя на коленях, потом снова обратилась ко мне:

– Думаю, я нигде не смогу задержаться надолго. А ты, Тереза?

– Еще год назад я думала, что всю жизнь проведу в своем замке… точнее, в замке брата.

– Ты серьезно? – Глаза ее широко распахнулись. – Нет, правда?

Я пожала плечами, улыбнулась.

– Да. Что в этом такого?

– У тебя на ладонях весь мир! – Софи фыркнула. – Всю жизнь в замке… Ой, насмешила!

– Ты же говорила, что по моим ладоням ничего не понять.

– Так и есть. Но у тебя в жизни одни сплошные путешествия. Уж я-то знаю, свои руки изучила с детства.

Спросить, как на ладонях могут отразиться путешествия, не успела: Софи вскочила и потянула меня за собой. Я не возражала – от забирающейся под юбки прохлады уже начинали леденеть ноги, а выбившиеся из-под шляпки прядки волос завивались от сырости. Мы углубились дальше в парк, где совсем никого не было, ближе к витой ограде, увенчанной острыми пиками, как и ворота центрального входа. Под ногами мягко похрустывал гравий, набрякшие под тяжестью влаги листья то и дело срывались вниз.

– Вчера к нам приезжала эта дама… – фыркнула она, – которая все время ездила с герцогом… кузина короля, кажется. Ну, ты ее наверняка знаешь. Вся такая расфуфыренная и воздушная, ее еще Светлой из-за этого прозвали.

Евгения? От неожиданности я запнулась, но тут же выровняла шаг. В памяти всплыли слова Анри об этой женщине – если даже он называл ее опасной… Нет, я просто выдумываю. Разумеется, она приезжала так же, как и Симон, – чтобы засветиться в центре благотворительности и потешить самолюбие. Больше ей тут делать нечего.

– И что она хотела? – все-таки спросила как можно более небрежно.

– Понятия не имею, – фыркнула Софи. – Наверное, привозила пожертвования. Она заявилась ближе к вечеру с таким эскортом… ну, вы знаете, как обычно путешествуют богачки… – Она закусила губу, покосилась на меня и добавила: – Ну, многие. Нас всех собрали после ужина, а она ходила и распиналась о том, как важна благодетель для юных мадемуазель.

Знаю, слышала. Симон Эльгер рассказывал.

– Разглядывала нас как цирковых обезьянок и говорила, что в светлом сердце свет живет даже в кромешной тьме, тогда как темное очистить невозможно. От нее тут все в восторге, особенно мадам Горинье и мадам Арзе. И большинство девочек тоже.

От меня мадам Арзе и мадам Горинье в восторге не были. Возможно, из-за нашего первого, гм… недопонимания. Впрочем, эта неловкость отчасти сгладилась пару дней назад, когда я привезла им чек на внушительную сумму – по моей просьбе Жером куда-то сбыл и лишние платья, и драгоценности. Я понимала, что девочкам от этой суммы перепадет втрое меньше, если не впятеро, поэтому мягко намекнула, что лично проверю все счета. После чего недопонимание снова вернулось. Мадам Крыса смерила меня взглядом, под которым любому живому существу полагалось немедленно рассыпаться тленом. А мадам Мячик пожелала счастливого пути тоном, которым можно было разрушить парочку городов.

Не все ли мне равно.

– Тебе она тоже нравится?

По этому поводу мне все равно не было, но я упорно разглядывала ворон, рассевшихся стаей по верхушкам деревьев.

– Мне? С чего бы? – Софи передернула плечами. – Снаружи она, конечно, светлая. Но нутро гнилое. Я такое чувствую. Особенно через прикосновения.

Сердце неприятно дернуло.

– Она к тебе прикасалась?

– Угу. Сцапала за подбородок и спросила своим тонюсеньким голосом: нравится ли тебе, милое дитя, жизнь, которую ты ведешь? Пф-ф-ф. Меня чуть наизнанку не вывернуло. Ну я и сказала, что это не то, о чем я мечтала. Ее так слегка перекорежило, и она заявила, что юным мадемуазель должно учиться смирению. После чего отошла и больше ко мне не совалась.

Представила, что графиня касается лица Софи, – и меня передернуло. Почему-то захотелось поломать Евгении пальцы. Раньше я за собой такой кровожадности не замечала, поэтому постаралась отогнать гадкие мысли подальше. Они отгоняться отказывались, расселись по веткам сознания и надрывным карканьем сбивали весь настрой с разговора, который все-таки стоило начать.

– Софи, мне скоро придется уехать.