– Хозяйка была мне нужна и все эти двенадцать лет, – пробормотал Сверкер. – Но… я рад.

Это было весьма кстати: перед лицом свалившихся бед было очень важно показать и приезжим, и своим, что хотя бы дома у него все хорошо и знатная жена готова его поддержать. Не то чтобы он поверил, будто в Гостиславе проснулось сострадание к мужу. Скорее решил, что ей просто надоело сидеть в темном углу, двенадцать лет в одном и том же убогом платье. Молодость прошла в темноте, там и жизнь пройдет!

Но на сей раз проницательный Сверкер ошибся. От вечной печали Гостиславу пробудила встреча с Ведьмой-раганой и ее намеки насчет жениха для Ведомы. И теперь эти разбойники… И молодой ладожский воевода – тот, с кем Сверкер точно не хотел родниться, а тот взял и приехал, и уже повидался с Ведомой!

Гостислава не представляла ясно, что происходит и к чему это может привести, но понимала: сидеть в углу больше нельзя. Оттуда слишком плохо видно. Судьба вспомнила о ее дочерях, и если она хочет уберечь их, то нужно быть в гуще жизни и знать, что творится. И вмешаться, если потребуется. Поэтому княгиня наконец открыла укладки и вытащила помятые цветные наряды, переложенные горькой полынью. Велела Нориме отчистить почерневшие серебряные заушницы, браслеты и перстни. Разгладить шелковые убрусы, полученные еще в приданое. У смолянских кривичей есть княгиня!

Ведома, такая же нарядная, только в варяжском платье, встретила ее перед дверями и вскрикнула от неожиданности, не поняв сразу, что это за богато одетая женщина вдруг появилась у нее дома. Гостислава только усмехнулась. Теперь, если они все три, считая Рагнору, в цветном платье встанут у почетного стола на пиру, всякий увидит, что удачу Сверкера оберегают все три суденицы: дева, мать и старуха.

Но порадовать гостей этим долгожданным зрелищем не получилось: Ведому отец с пира отослал. Обрадованный, что жена опомнилась и принялась за обязанности хозяйки, он взял себя в руки и сообразил: дочери незачем красоваться перед молодым ладожским воеводой. А тот, уже переодетый в синюю рубаху и синий же кафтан, отделанный светлым узорным шелком, вымытый в бане и с расчесанными золотистыми волосами и бородкой, был так хорош, что это отметил даже Сверкер.

И гость постоянно поглядывал на дверь, будто ждал кого-то. Понятно кого! Сверкер уже проклинал вчерашний день, когда, отвлеченный свалившимися бедами, позволил дочери показаться Ингвару ладожскому на глаза. Пять лет он следил за тем, чтобы этого не случилось, и запрещал Ведоме выходить при ладожанах или киевлянах.

Как человек учтивый, Альдин-Ингвар привез подарки хозяину и его семье. К счастью, они при нападении не пострадали, и он выложил на скамью тонкое фризское сукно, узорную тканую тесьму с золотой и серебряной нитью, головное покрывало, вышитое золотом, ирландской работы красивый стаканчик из серебра. Старая Рагнора была довольна, даже Гостислава благосклонно кивнула – она еще не привыкла заново к тому, что все это ей может пригодиться.

– А твоим дочерям ты не позволяешь принимать дары самим? – улыбнулся Альдин-Ингвар хозяину.

– Ты необычайно щедр! – улыбнулся тот в ответ. – Хотя многие бы на твоем месте приберегли такие дорогие вещи для собственных надобностей. Я ведь знаю, что ты обручен с дочерью покойного Бьёрна, моего родича. Наверное, она уже взрослая девушка, и ты намерен вскоре назначить свадьбу?

Этим он хотел напомнить гостю, что тому нет нужды пялить глаза на посторонних девушек. Само обручение Альдин-Ингвара не успокаивало Сверкера: это еще не свадьба. Имея одну жену королевского рода, ко второй такой же обычно не сватаются, но обручение – это всего лишь слова. Сын старого Хакона не похож на человека, который легко забывает обещания, но Ведома – красивая девушка, а от любви и не такие люди теряли голову.

Альдин-Ингвар переменился в лице. Подарки для Сверкеровых женщин он достал из ларей, где все эти года любовно собирал дары для будущей жены. Но он так привык связывать вид этих вещей с мыслями о Фрейлауг – той, какой он себе ее воображал, – что сейчас они лишь огорчали его, и хотелось порадовать ими кого-нибудь другого.

– Ты еще не знаешь, какое несчастье меня постигло, – мягко произнес он, давая понять, что не сердится на собеседника за это напоминание. – Моя свадьба должна была состояться этим летом. Я посылал за невестой, но мне привезли печальную весть: дочь Олава умерла заодно со своим дедом, Бьёрном конунгом. А его другие дочери еще слишком малы, чтобы взрослый мужчина мог их дожидаться.

– Какое горе! – Сверкер покачал головой, и впрямь огорченный, что так некстати навел разговор именно на то, чего хотел избежать. – Какая неприятность! Это был бы такой замечательный брак. Ведь вы были обручены несколько лет назад?

– Семь лет. Это и впрямь очень сильно меня огорчило. И если бы… Биргир ярл добрался до твоего дома невредимым, он бы сам рассказал, какой совет мне прислали Олав и Эйрик конунги.

– Что за совет? – пришлось спросить Сверкеру.

– Конунги Олав и Эйрик, поскольку у них больше нет подходящих мне дочерей, передали, что были бы рады увидеть моей женой другую свою родственницу. И они имели в виду твою дочь. Если подумать, это был бы даже более удачный союз, поскольку связал бы родством и нас с тобой, и свейских конунгов. К тому же мы с тобой если и не соседи, то живем на речной части Восточного пути и имеем общие выгоды. Не хотел бы ты подумать о такой возможности?

Альдин-Ингвар не требовал ответа прямо сейчас, отлично понимая, что такие дела быстро не решаются. А Сверкер изобразил на лице гораздо более сильную озадаченность, чем испытывал. Неожиданностью для него это сватовство не стало, но он ни за что бы в этом не признался, выигрывая время.

– Ведь твоя дочь не обручена? – добил его Альдин-Ингвар.