Здесь же обнаружился Воротило – старейшина Стожаровичей, которым принадлежала первая весь на Березине после Рутавецкого волока. В былые веки Стожаровичи не раз ходили ратью на Иногостичей, жителей верховий Рутавечи, деля с ними право обслуживать волок и взимать за это плату. Потом пришел варяг Сверкер и «примирил» их, забрав волок себе.

Перед хозяйским местом прямо на столе лежал большой тюк, обернутый промасленной кожей и плотно обвязанный веревками. При появлении Ведомы разговор замер, все гости уставились на нее. Она хотела поприветствовать их, но запнулась от неожиданности: ей навстречу поднялся тот рослый мужчина с пристани, еще в той же простой и помятой дорожной одежде.

Ведома быстро окинула взглядом людей на скамьях. Где же Хакон? Ведь говорили, что он приехал.

Отец молча сделал ей знак поставить угощение на стол. Она повиновалась, бросая вопросительные взгляды то на него, то на гостя. Это точно не Хакон: того она видела несколько лет назад, и он был весьма стар. А этот, пожалуй, был старше ее не более чем лет на пять. Почему же ей сказали про ладожского ярла? Однако молодой гость сидит именно на том почетном месте, куда Сверкер посадил бы ладожского ярла, и отец почтителен с ним, невзирая на неприглядную одежду.

Пока Ведома оставалась в гриднице, показывая служанкам, что куда ставить, молодой гость то и дело на нее поглядывал. По его открытому лицу было видно, что он очень хочет задать хозяину вопрос, но это было бы невежливо, и он молчал.

Нападение, смерть Биргира и ее следствия – все это отвлекло Альдин-Ингвара, он и думать забыл о своем замысле поискать в Свинческе невесту. Когда же в гридницу вошла нарядно одетая девушка с белыми руками и гордой осанкой, он даже не сразу осознал, что уже видел сегодня мельком это сосредоточенное лицо с тонкими чертами и чуть вздернутым носиком – сначала на пристани, потом в гостевом доме, когда заходил приглядеть, куда переносят, как устраивают и оказывают помощь раненым. Но там девушка была одета в обычную белую вздевалку, с косынкой на голове, с косой, заткнутой сзади за пояс, чтобы не падала под руки, и ему не пришло в голову, что здесь есть кто-то, кроме челяди.

Теперь же она появилась в ярких одеждах и дорогих уборах, и он понял, что напрасно не поклонился. Она не могла быть никем иным, кроме как дочерью Сверкера – той самой, которую он надеялся здесь найти.

И она, пожалуй, оправдывала такое долгое и опасное путешествие не только своим знатным происхождением. От вида ее лица у каждого становилось хорошо на душе, как перед целым полем белых нивяниц с золотым глазком, а строгое и решительное выражение этого юного лица вызывало желание улыбнуться.

– Продолжай, прошу тебя. – Голос Сверкера вернул гостя к разговору.

Блюда были расставлены, хозяин знаком отослал дочь. И она покорно удалилась, даже не оглянувшись.

Когда девушка уходила, Альдин-Ингвару потребовалась вся сила воли, чтобы не смотреть ей вслед, а сосредоточиться на лице хозяина. Сверкеру сыну Олава, пожалуй, немного не хватало до сорока годов; ростом и мощью сложения он не поражал, но твердый взгляд серых глаз показывал, что свое место он занимает в этой жизни не случайно. Он уже начал лысеть, поэтому лоб простирался на половину пути до затылка, зато оставшиеся чуть седоватые волосы красиво падали на плечи. Борода была опрятно подстрижена и подчеркивала жесткие очертания подбородка.

В обычное время Сверкер держался невозмутимо и снисходительно, хотя в этой снисходительности было больше презрения, чем доброты. Сейчас же он с трудом сдерживал негодование. В его землях, в двух-трех переходах от Свинческа, опять завелись разбойники! И такие наглые, что напали на обоз, возглавляемый двумя знатными людьми! Убит посланец от его, Сверкера, родича – конунга свеев! Пропал ценнейший груз! И все это произошло на глазах молодого ладожского ярла! Чем смолянский князь не угодил богам? По сравнению со всеми этими неприятностями то, что ладожанин увидел его дочь, которую пять лет от него прятали, было такой мелочью, что Сверкер не обратил на это внимания.

– Я немедленно прикажу готовить погребение Биргира ярла, – сквозь зубы процедил он. – И завтра же отправлю людей искать пропажу. И разбойников. Клянусь, Ингвар ярл, если… когда я их поймаю, я сдеру с них не только звериные, но и собственные их шкуры!

– Это не наши! – продолжал твердить Воротило. – Наши уж сколько лет не шалят! Вот чуры видят: это озерские! Нарочно на моей земле разбой затеяли, чтобы и мне, и тебе на кривое веретено напрясть! У них ищи твои клинки! С них спрашивай!

За эти три дня он уже нашел свои челны: их исчезновение обнаружили еще утром, а потом, когда к Стожаровичам приехал сам Альдин-Ингвар, они легко связали пропажу челнов с нападением. Но ничего об этом не сказали Альдин-Ингвару, понимая, что их обвинят в первую очередь. Уже после его отъезда вниз по реке Стожаровичи нашли в лесу свои челны, водворили на место и сделали вид, что у них ничего не пропадало.

– Кто бы это ни был, я их найду! – заверил Сверкер. – Я не допущу, чтобы на моих землях убивали торговых людей и тем более послов! На безопасности торговли держится весь Восточный путь. И если уж боги доверили мне такую важную его часть, я их не разочарую. Теперь, Ингвар ярл, прошу тебя отдохнуть. Вечером мы еще раз поговорим с людьми, и наше дело сдвинется с места.

Назавтра Сверкер, несмотря на все неприятности, был обязан дать пир в честь такого гостя, как ладожский воевода. Перед наступлением вечера его жена, княгиня Гостислава, вышла из избы, одетая в цветное ромейское платье и с украшениями. Впервые за двенадцать лет она сняла «печальную сряду»! Увидев это, Сверкер застыл столбом посреди двора, хотя обычно тщательно скрывал, если ему случалось удивляться.

– Тебе, батюшка, нынче хозяйка нужна, – сказала Гостислава, оправляя серебряные заушницы с подвесками, от которых совсем отвыкла. – Буду твоих гостей угощать.