– В князе нужда, – спокойно, будто речь шла о безделице, ответила она. – Есть у вас князь из варягов, да одно звание: земли смолянской не уважает, лучшие роды ни во что не ставит, волею богов пренебрегает, дедовы обычаи попирает, только о своей пользе и радеет. Как и быть иначе, если нет в нем крови Крива и не говорят через него предки наши? Терпели боги двенадцать лет, да вышло их терпение. Послали они вам другого князя, истинного. Вот он! – Она показала на своего спутника, тот вновь встал и поклонился. – Перед вами сын Ростимила, внук Станислава, правнук Велеслава, что был сыном Станислава, Велеборова сына.

– А ты откуда его знаешь, мать? – спросил Раздор.

– Я и есть его мать, – так же спокойно ответила Ведьма-рагана.

– Что? – Двое или трое в изумлении вскочили с мест.

– Я была женой Ростимила Станиславича. И дочерью Добуты. Твой отец, – обратилась она к Краяну, – старейшина Честислав, был на нашей свадьбе в числе иных нарочитых мужей смолянских.

Краян помедлил, но кивнул: двадцать лет назад он сам был еще молод, но его отец и правда был зван на эту свадьбу, когда княжий двоюродный внук женился на дочери знатного голядина Добуты. Причем этот Добута приходился дальней родней Уксини, и, вспомнив об этом, Краян с новым оживлением взглянул в лицо лесного молодца.

В потрясенном молчании Еглута рассказала, как бежала из гущи битвы, разыгравшейся в гибнущем Ольшанске, как вытащила сына, как пыталась уплыть с ним на челноке и как тот опрокинулся, дав варягам повод подумать, что беглецы утонули в холодной воде поздней осени. Как их приютила тогдашняя Ведьма-рагана, их и старую княгиню, с которой они и прожили до прошлого года, втайне от всего света. Ведь если бы до Сверкера дошел хоть смутный слух о том, что у Велеборовичей остался истинный наследник, он тогда перевернул бы небо и землю, лишь бы найти его и погубить.

– И вот теперь сын мой вырос. – Еглута указала на него рукой, будто передавая старейшинам. – Теперь он – голова земли смолянской. Признаете ли вы, мужи нарочитые, его своим главой?

Старейшины молчали. Они бы и хотели сказать «да», но понимали, что это слово все изменит. Однажды сказанное, оно приобретет силу судьбы и наверняка будет стоить жизни кому-то из их сыновей и внуков. Они хотели, чтобы земля смолян обрела родного, истинного князя, но не считали себя вправе решить ее участь на этом тайном вече в крошечной заброшенной веси.

– А с чем ты к нам придешь? – наконец нарушил молчание Крутояр, обращаясь к самому лесному молодцу. – Что за тобой есть?

– Воля богов, помощь чуров за мной. – Тот слегка усмехнулся. – Кабы их не было, не выжить бы мне и не вырасти.

– Это мы видим. А если мы тебя своим князем признаем, куда поведешь нас?

– Туда и поведу, куда вы сами идти хотите. Племя – тело, а князь – меч в его руке. Без меча биться нельзя, но и сам он в бой не пойдет. Вам решать, кого мне бить.

Лица прояснились: ответ отцам понравился. Даже Равдан из-за их спин одобрительно подмигнул Лютояру, но тот сделал вид, будто не заметил. Равдан дивился про себя, как изменился вдруг его лесной побратим. Он будто вышел из тени на свет и выпрямился во весь немалый рост. Впервые сказав вслух людям «Я – ваш князь», он и правда ощутил, что через него заговорили многочисленные князья-предки и сам Крив, прародитель кривичей, прямым потомком которого он был.

Однако старейшины задумались. Без князя они оставались беспомощны и безоружны. Сколь ни были смоляне недовольны Сверкером, путь открытого сопротивления им был заказан. Теперь же эта дверь открылась у них на глазах. Только от них зависело, готовы ли они взять в руку этот меч, предлагаемый судьбой и чурами, и отстаивать свои права – на родовые угодья, уважение, жизнь и свободу домочадцев. Шесть пар глаз впивались в Лютояра, будто оценивали оружие – крепко ли, остро ли, по руке ли? И варяжский меч возле его пояса без слов отвечал: да.

– Если вы примете меня, то останется уведомить всех прочих мужей смолянских и подготовить поход, – снова заговорил Лютояр. – Когда мы будем в силе, то предложим Свирьке уйти мирно. Вернув его дочь законному мужу, само собой. – Он мельком оглянулся через то плечо, позади которого стоял Равдан. – А не захочет – прогоним силой.

– Прогоним ли? – вздохнул Дебрян. – Пробовали недавно…

Сражение с шестью княжьими кметями на него произвело удручающее впечатление, и ушибы до сих пор болели.

– А ведь они еще не острым железом нас били, а так…

– Нас врасплох застали! – не сдержался Равдан. – Кто же знал, что они на вас с топорами набросятся? Люди к свадьбе готовились, не к драке! А теперь топоры и у нас найдутся. Даже кое-что получше топоров…

Ему опять вспомнились варяжские клинки. Если приготовить их и обучить отроков ими сражаться – выйдет очень неплохая дружина. При поддержке гнездовых ополчений способная на многое.

Отцы посмотрели на него. В глазах их отражалось понимание: ради возвращения молодой жены парень готов на любое безрассудство. Но было в их взглядах и нечто иное. Одобрение? Надежда? Слишком тяжелый груз висел на их плечах, и им требовался в вожатые кто-то такой – молодой, горячий, уверенный. Не имеющий ничего, кроме надежд на будущее, и ради них готовый решиться на что угодно.

– Ну, вот что… – первым заговорил Краян. – Мы, Озеричи, порешили от каждой семьи по отроку отдать на зиму в лес к вилькаям. Если вы, отцы, – он