Расстояние оказывается больше ожидаемого, и, когда я забираюсь на каменистый уступ, снова начинается буря. Днём она ещё более мучительна. Во-первых, жарко, а я не догадался пополнить запас воды. Во-вторых, ночью, сквозь пыльную хмарь, хоть иногда виднелись огни и яркие силуэты, а днём я оказываюсь окружённым однородной непроницаемой светящейся массой. Петляя по склону, я теряю ориентацию. Прислушиваюсь – ни музыки, ни каких- либо иных звуков. Всё тонет в монотонном завывании ветра и шуршании песка. Выбираю направление и принимаюсь шагать.
Спустя часа три становится очевидно, что я иду не туда. Жажда усиливается. Всё плывёт, смешиваясь в сплошное слепящее марево. Мысли плавятся от зноя и духоты, но не настолько, чтобы не понимать, что раз я не угадал месторасположение лагеря, то лишь отдаляюсь от цели, а как пережить день без воды – совершенно непонятно. При каждом шаге пустая фляга укоризненно похлопывает по бедру. Я прикидываю, где взошло солнце, уже должно быть близящееся к зениту, и меняю курс.
Бреду, как ёжик в тумане, отмеряя время и стараясь держать прямую линию. Через полтора часа, никуда не добравшись, решаю продолжать дальше. Иду, иду и упираюсь в предгорье. Некоторое время сижу на валунах у подножья, и начинаю догадываться, что, вероятно, изначально выбрал верное направление. Скорее всего, я просто не дошёл, так как в пыли двигался гораздо медленней. Собираюсь с силами и топаю обратно.
Глаза режет невыносимо. Я проклинаю своё легкомыслие и, кажется, готов отдать что угодно за правильные очки и пару глотков воды. Добравшись примерно до той же точки, беру прежний курс и заставляю себя шагать, ничего не соображая и механически переставляя подкашивающиеся ноги. Упорство в итоге оправдывается, я натыкаюсь на спасительный забор, с трудом переваливаюсь и принимаюсь скитаться по Плае в поисках людей. Никого не найдя и выбившись из сил, я опускаюсь на землю, привалившись к какому-то строению, и замираю в заторможенном оцепенении.
Понемногу сквозь шум бури прорезаются гулкие металлические удары. Сперва я не обращаю внимания. Ноги налиты свинцом. Глаза слезятся. Звуки неумолимо приближаются. Встрепенувшись, настороженно прислушиваюсь. Мало-помалу на опостылевшем однотонном фоне проступает силуэт в конусообразной шляпе, размеренно колотящий по земле здоровенной кувалдой.
Забыв усталость, кряхтя, поднимаюсь и подхожу. Здоровущий китаец с молотом вбивает колья, укрепляет шпалы и невозмутимо ворочает тяжёлые рельсы, прокладывая одноколейную железную дорогу, уходящую в никуда.
Бросив колотить, он внимательно осмотрел меня, вынул флягу, дал напиться и полил на руки, чтобы я промыл глаза. Потом, сняв свои офигенные очки, протянул мне. Они оказались что надо, с добротными, прилегающими к лицу резинками и широким стеклом. Не очки, а горнолыжная маска. Я медлил в нерешительности, но он достал другие – попроще, и нацепил на себя. Лишь тогда, ещё не веря своей удаче, я одел его маску. Выдох, вдох, и снова глубокий выдох… Мир преобразился, вот оно – истинное блаженство.
Мой спаситель рассмеялся, и я спросил про рельсы. Закинув на плечо молот, он сделал жест следовать за ним. Через метров триста обнаружился старинный паровоз с вагоном. Обойдя это диво, я присел на подножку и поинтересовался, в какой стороне лагерь. Он ещё раз осмотрел меня, будто что-то решая.
– Идём, – говорит он и, прислонив молот, протягивает руку.
Я хватаюсь, и он рывком поднимает меня на ноги. Мы идём, и я уже не слежу за направлением. За этим человеком я готов следовать куда угодно. Китаец ступает неспешно и уверенно, словно буря не является для него помехой.
Чувствуется близость Города и, хотя ничего не изменилось в окружающей непроглядной пелене, становится ощутимо легче. Вскоре мы добираемся до большого шатра, минуем толпу обнажённых людей и входим внутрь, где нам вручают жёлтые палки и угощают чаем.
– Эй, жёлтые! – откидывает полу шатра парень в шортах и шлёпанцах.
Китаец поднимается и направляется к выходу. Снаружи он начинает неторопливо раздеваться, впрочем, остальные тоже. Оставшись совершенно голым, он вопросительно смотрит на меня. Я пребываю в некотором замешательстве, но оставаться одетым средь нагих людей кажется почти непристойным. Поколебавшись, я ещё раз оглядываюсь на довольно посмеивающегося китайца и следую его примеру.
