спал вот уже два десятилетия.

– Я… – Он напрягся, пытаясь вспомнить.

Эта женщина ошибалась. Он знал своих учеников. Знал их всех. Он мог посмотреть на ребенка и назвать номер его радиомаячка, вспомнить мельчайшие подробности его жизни, все его тайны. Он только…

…не знал их имен.

Женщина, словно прочитав его мысли, пожала плечами:

– Плохо.

Она встала, и они обе направились к двери.

– Стойте! – Голос его прозвучал испуганно и жалобно, как у ребенка. – Вы этого не сделаете.

Кэти Баскофф остановилась у входа.

– Через пять минут ты умрешь. Ты уже ничего не можешь изменить, – она улыбнулась, – так что живи с этим.

Дверь спальни со щелчком захлопнулась.

Сорен улыбнулся.

Книги-то он любил. А вот фильмы, трехмерные экраны, театр, танцы, комедии, спорт и музыка были для него настоящей пыткой. Какой бы глубокой ни была телепостановка, какой бы изящной ни была шутка, в его масштабе времени они занимали вечность. Каждая нота концерта Баха тянулась так долго, что из нее выхолащивался весь смысл и эмоции.

Но книги – дело другое. Он давно научился расширять глаза так, чтобы впитывать всю страницу целиком, сосредотачиваться на отдельных словах умом, а не глазами. Хорошая книга была близка к личному «ничто» – месту, где могло потеряться его «я». С утра до вечера ему иногда удавалось прочесть пять- шесть книг.

Джон Смит с умом обставил для него квартиру в Новой Земле Обетованной. Она была неназойливо, со вкусом освещена и от пола до потолка заполнена книгами. Сорену показалось трогательным это напоминание о том, что его друг знал его как никто другой.

– Тымнескоропонадобишься, – сказал Джон.

– Чтобы?

– Убить. Тыубьешьдляменя?

– Да.

– Планясоставил. Носитуацияпеременчива.

«Ситуация переменчива». Да, это было верно.

– И?

– Тыладья. Незамеченнаявпоследнемряду.

Напоминание о его детстве в Хоксдаунской академии, когда он играл в шахматы в кафетерии. Сорен всегда проигрывал, но это не имело значения. Эти игры были временем простого удовольствия, проведенного в обществе друга. Может быть, впервые в его жизни время тогда шло слишком быстро.

Теперь его роль была для него ясна. Смит мог годами готовиться к такой минуте, но стратегии приведения плана в жизнь неизменно менялись, неизменно. А потому Сорен был агентом, о котором враги его друга ничего не знали. Решение проблем еще оставалось ненайденным.

– Понимаю.

– Уменядлятебясюрприз.

Сорен двинулся за другом по квартире к двери кладовки. Джон показал на нее, улыбнулся и ушел.

Открыв дверь, Сорен увидел, что его ждет она.

Единственная женщина в мире. Миниатюрная, светловолосая, идеальная. Женщина, которая понимала, что ему нужно. Не только понимала – она становилась тем, что ему нужно. Такова была ее природа, ее дар, ее проклятие. Она могла преображаться в то, что было нужно другим. Могла воспринимать и воплощать в жизнь желания, о которых люди не осмеливались говорить.

Саманта стояла перед ним обнаженная, розовые тюльпаны и свежий крем, руки ее были распростерты для объятия.

– Моя любовь, – сказала она, – я тосковала без тебя.

Блаженство. Не секундный пик наслаждения, как это воспринимают обычные люди, а блаженство совершенное и длительное. Как теплая вода, в которой он неторопливо плывет.

Его проклятие могло быть и даром небес. С ней.

Они нашли друг друга в Хоксдауне, он – свою идеальную Саманту. Когда им было по четырнадцать, она пришла к нему, прикоснулась к его щеке и, не сказав ни слова, начала, и каждое прикосновение длилось минуты. Ласка ее языка, мягкость ее волос, скользнувших вниз по его телу, хватка сжатых пальцев, все это грозило затопить его своей полнотой. И когда оргазм наконец наступил, он был длительным – медленным свободным падением по небесной