смотрела на него с нескрываемой ненавистью, а в руках держала внушительных размеров оружие.

– Вы кто? – Голос прозвучал слабее, чем директору хотелось бы, и он закашлялся, попытался заговорить высокомерным тоном. – Мне это не кажется смешным.

– Неужели? – улыбнулась стройная женщина. – А мне это кажется уморительным.

Издалека донеслись новые щелчки. Он понял, что это выстрелы, а не фейерверк.

– Что все это значит?

– Что все это значит? – Она убрала волосы за уши. – Это непростой вопрос. В каком смысле: в политическом, в идеологическом, в нравственном?

«Да как она смеет!»

– Это школа. Я учитель, – заявил Чак.

– Это тюрьма, а ты – надзиратель.

– Я никому не причинил вреда. Я люблю своих учеников.

– Интересно, скажут ли они то же самое о тебе?

Он начал сползать с кровати, но замер, когда она произнесла:

– Не-а. – И села на постель. – Чак, я хочу подарить тебе кое-что.

– Я вас знаю?

– Меня зовут Шеннон. Ты знал многих из моих друзей. Вот, например, Кэти. – Она показала на свою спутницу у двери с автоматом в руках.

Норридж посмотрел. Эта женщина, казалось, не могла совладать с переполнявшей ее энергией. Даже стоя спокойно, она как будто дергалась.

– Я вас прежде не видел. Кто вы?

– Меня зовут Кэти Баскофф.

– Я не знаю никакой Кэти Баскофф.

– Да знаешь, знаешь. Ты меня называл Линдой. – Женщина холодно улыбнулась. – Линда Джоунс.

До этого момента он, хотя и был испуган, полагал, что к нему это не имеет отношения. Последствия дурного сна, ничего такого, что стоит воспринимать серьезно. А теперь его мочевой пузырь дал о себе знать, охваченный ледяным холодом.

– Я никогда не делал вам ничего плохого.

– Вы меня даже не помните. Сколько девочек по имени Линда Джоунс обучались в этой школе? Сто? Тысяча?

– Кэти, что было худшее из того, что здесь творилось? – спросила Шеннон.

Девица зловещего вида задумалась.

– Дело было даже не в том, что вы забирали нас из семей и давали нам другие имена, что вы нас науськивали друг на друга и отравляли наши мозги. – Она направила автомат на Норриджа. – Дело было в том, что мы жили в страхе. Каждую минуту в страхе, зная, что мы в ловушке и ничего не можем изменить.

Вдруг та, которую звали Шеннон, схватила его за предплечье. Чарльз попытался вырваться, но девушка была удивительно сильной. Она с металлическим звоном защелкнула на его запястье что-то холодное, потащила его за руку и пристегнула второе кольцо к столбику кровати. Норридж дернулся, и наручник впился ему в кожу.

– Слушай, – сказала Шеннон.

Он ждал, что она заговорит с ним, пока не понял, что она имеет в виду другое.

– Я ничего не слышу.

– Все верно. Никакой стрельбы. – Пауза. – Все охранники мертвы. Никто не придет спасать тебя.

Что-то влажное окропило его промежность, и Норридж понял, что потерял контроль над мочевым пузырем. Стыд, обуявший его, был горячее мочи.

– В этот момент наши люди закладывают взрывчатку. В классы, в спальни… жилые помещения администрации. – Она улыбнулась. – Через пять минут это здание превратится в дымящуюся дыру в земле.

– Боже мой! Вы этого не сделаете.

– Это уже сделано. Но для тебя есть хорошая новость – шанс остаться живым.

Он нервно сглотнул и натянул наручник, почувствовав себя слабым и старым.

– Вы этого не сделаете, – повторил он.

– Чак, – сказала она, – ты меня не слышишь. У тебя есть один шанс остаться в живых. Всего один. Тебе нужно только ответить на мой вопрос.

Он попытался собраться с мыслями, разбежавшимися, как испуганные кролики.

– Какой?

– У тебя здесь ученица по имени Элис Чен. – Шеннон близко наклонилась к нему, их лица разделяли считаные дюймы. – Сколько ей лет?

Норридж уставился на нее. Ноги у него были мокрыми, глаза он еще не успел толком продрать от сна, рука была прикована к кровати, на которой он