Оливена.

– Портрет гризетки для слуги – маслом на холсте?! – пожал плечами Серж, – Что Рауль, совсем сбрендил?

– У господ свои причуды, – усмехнулся Люк.

Он не собирался говорить своим собутыльникам о том, что лукавую миловидную мордашку Розы обрамлял фон ''королевского'' портрета Лавальер. Но Пираты слово за слово выпытали у Люка тайну портрета и встревожились.

– Но позвольте, – сказал Оливье, – Значит, вы причастны к созданию того таинственного ''королевского'' портрета м-ль де Лавальер, который заперт в ''святая святых'' квартиры де Сент-Эньяна, и о котором ходило столько слухов при Дворе?

– Я выполнял работу негра, – скромно сказал Люк, – Меня держали в какой-то комнатенке во дворце, приходил какой-то ушлый молодой человек по имени Маликорн, меня проводили с завязанными глазами в аппартаменты де Сент-Эньяна, и я писал фон. А художник, автор картины, работал с живой натурой, то бишь с Луизой де Лавальер.

– С обнаженной натурой, – проворчал Оливье.

– Вовсе нет, с чего вы взяли, барон? На портрете Луиза де Лавальер была в серебристом платье, а вовсе не в обнаженном виде! Я готов присягнуть, что это так! Я готов на Евангелии поклясться. Впрочем, я и платье писал: для меня они манекен приносили, а на манекене точь в точь такое же платье. Это чтобы не утомлять натуру. А сам Миньяр, придворная знаменитость, писал только лицо и руки Луизы. Работать приходилось порой и по ночам, то, что можно писать при искусственном освещении – Сент-Эньян торопил меня, а его торопил король. Подарок на день рождения мадемуазель.

– В таком случае, если вы по ночам работали над портретом, выходит, они отсутствовали в квартире Сент-Эньяна. Алиби, господа! И вот свидетель – Люк Куртуа.

– Разве вы не знали, что на портрете Луиза в красивом серебристом платье и вокруг цветы?

– Да никто из нас не видел королевский портрет.

– А кто видел-то? Сама Лавальер, король и де Сент-Эньян. А потом Рауль и принцесса Генриетта.

– Вы всех перечислили, господа Пираты: модель, заказчика, наперстника, соперника заказчика и соперницу модели, но забыли художника и негра, – заметил Люк.

– Черт возьми, простите, господин Люк. Не обижайтесь и поймите, что мы этой историей интересуемся не из простого любопытства. Наши юные друзья понимают и не проболтаются, не так ли?

– Понимаем, – сказал Шарль-Анри, – Но, как и ваш Двор, мы, услышав эту историю, решили, что портрет был какой-то неприличный…Словом, как заметил господин де Невиль, натура была обнаженной. Иначе с чего бы тогда виконту вызывать на дуэль г-на де Сент-Эньяна?

– И я по простоте душевной решил, было, что юная дева Лавальер была изображена в… естественном виде, – сказал Оливье, – Вроде как Диана де Пуатье в замке Фонтенбло или, там же две красотки в ванне – Габриэль Д'Эстре с сестрицей.* А, если она в серебристом платье – из-за чего с ума сходить?

…. * Картина под названием ' Диана на охоте' является портретом Дианы де Пуатье, герцогини де Валантинуа и любовницы Генриха II. Король, безумно влюбленный, беспрестанно требовал от своих художников картин с изображением богини охоты Дианы и… желательно, в обнаженном виде.

Создатель картины – Антуан Карон / 1521-1599/. ' Габиэлла Д'Эстре и ее сестра' – популярнейший сюжет эпохи – туалет дамы. Придавал портрету оттенок легкой эротики. Самым модным портретистом того времени был Франсуа Клуэ. Картины из королевской резиденции в Фонтенбло.

…

– Обычно пираты лишали девиц невинности, мы же, напротив, восстанавливаем невинность этой молодой особы. Я, впрочем, и раньше был уверен в этом, – заметил Гугенот.

– Замолчите лучше и никогда не произносите ее имя при Рауле, – сказал Серж, – Король никому ее не отдаст. И сейчас уже не имеет значения, спит Людовик с Лавальер или нет. Не имеет значения, в каком виде была изображена Лавальер на том портрете. Проехали, ясно?

– Не совсем, – сказал Шарль-Анри, – Утверждая столь категорично, что мадемуазель де Лавальер особа добродетельная / а я, признаться, узнав известную вам историю, считал ее самой обыкновенной придворной шлюхой / вы, господин де Монваллан, вносите сумятицу в мою доселе спокойную душу.

– Как так? – спросил Гугенот, – Вы-то тут при чем?

– Вот при чем, – сказал Шарль-Анри, – Я дрался с ее братом, Жаном де Лавальером. Правда, нас разняли. Преподаватели.

– Где? – спросил Гугенот, – Вот, Пираты, у нас растет достойная смена. Кто кого вызвал?

– Жан меня вызвал. Дело было так. Граф Д'Аржантейль, наш полковник, с Бофором и пышной свитой заявился в Блуа, где ваш покорный слуга учился в коллеже. Герцог куда-то смылся по своим делам, а я, проведав, что начинается такая интересная заваруха, решил сбежать на войну. Сказано – сделано. Графу я приглянулся. Короче, меня записали. Я и давай хвастаться перед Жаном. Жан тоже решил на войну податься. Граф сначала проникся, но, узнав его имя, отказал. Жан заявил, что будет ждать Бофора. Вскоре и Бофор явился. Помнится, был вечер, уже почти ночь. Бофор спросил, что мы хотим. Я-то свое дело уже уладил, и только сопровождал Жана. Вместе удобнее перелезать через стену коллежа. Мы часто удирали от святых отцов, но это между прочим. А Бофор сначала тоже склонился к тому, чтобы взять Жана на войну. Как только Жан назвал свою фамилию, герцог переглянулся с полковником. ''Лавальер?' – 'Лавальер!'' Я-то понимал их переглядки, но ребята в коллеже скрывали от маркиза всю эту историю. Кому приятно узнать, что твоя сестра – шлюха, что она нарушила клятву, данную жениху и вовсю трахается с Его Величеством? Прошу прощения, благородные господа, но именно в такой форме до воспитанников католического коллежа в Блуа дошли придворные слухи. Мы боялись за Жана, понимаете? Он в состоянии аффекта мог и сестру заколоть, и на короля поднять руку, и с моста в Сену кинуться.

– У вас же там Луара.

– Черт возьми! Но в Париже-то Сена!

– Не перебивайте! Пусть говорит!

– Словом, от Жана все тщательно скрывали. А Жанчик не знал, в чем дело и начал наседать на Бофора, точь в точь как твой Ролан. 'На каком основании, – говорил Жан, – Вы мне отказываете, господин де Бофор? Вы что, сомневаетесь в моем происхождении? Я не какой-нибудь самозванец, я маркиз де Лавальер!'

– Вы еще очень молоды, маркиз, – сказал Бофор мягко.

– Но Шарль-Анри моложе меня на два месяца! – завопил Жан, – А его записали!

– Вы единственный сын, – промолвил полковник.

– Шарль-Анри тоже. А у меня еще сестра есть!

– Вот именно, сестра, – вздохнул герцог, – Короче – нет, я сказал.

– Вы относитесь ко мне предвзято, я же вижу! – опять закричал Жан, – Мне нет дела до того, какие у вас были разногласия с моим отцом в прошлом, но сейчас вы не имеете права мне отказывать! Что вам моя сестра? Луиза вот-вот выйдет замуж! Даже если со мною что-то и случится, мое имя может по личному указу Его Величества перейти к ее будущему ребенку. Я слышал, так делают в чрезвычайных случаях.

– Ваша сестра не выйдет замуж, – проговорил Бофор.

– Выйдет! – крикнул Жан, – Очень скоро! За виконта де Бражелона!

Бофор закатил глаза, а полковник выругался.

– Не морочьте мне голову, молодой человек, и возвращайтесь в свой коллеж.

– Я дойду до Его Величества Короля, – пригрозил Жан, – И добьюсь своего.

– Вот вам добрый совет напоследок – поезжайте лучше ко Двору Его Величества, – сказал полковник, – Пока Фортуна… – он закашлялся, -… благосклонна к представителям семейства Лавальер.

Бедный Жан так ничего и не понял. Мы вернулись в коллеж, перебрались через стену и, поскольку сумасшедший Жан собирался в Париж, я рассказал ему все, как мне передавали. И тогда Жан заявил: 'Либо ты откажешься от своей клеветы, либо мы будем драться'. Мы стали драться. Сбежались святые отцы. Меня выгнали из коллежа. Без треска. Я уже был не школяр, а гвардеец! А Жану ничего не было. Лавальер! Наши преподаватели тоже были в курсе. Тогда же Жан получил письмо из Парижа от сестры. Но в письме Луиза сообщала брату только о своем разрыве с виконтом, причем, по ее словам, именно он был инициатором разрыва. О короле она ничего не писала. А дальше я не знаю, что у них там было. Остался ли Жан