– Да. За короля пили и в Париже и в Тулоне. В этой ситуации один выход – уклониться от банкета.

– Ай, де ми, – опять сказал Люк, – От этих разборок схватиться за голову хочется.

– Вы еще всего не знаете о короле и Атосе,- хмуро сказал Гугенот.

– Ты опять ''выкаешь''?

– Я имею в виду не только тебя. А моего капитана. Гасконца, разумеется.

– Я понял. Кого еще?

– Ближайшее окружение Людовика и Атоса.

– Рауль, Луиза, Анна Австрийская.

– Да, да, они самые.

– А ты знаешь?

– Знаю. Но ничего не скажу тебе, и не спрашивай лучше.

– А Раулю?

– Потом. Пусть малость придет в себя. По-моему, он еще не вполне очухался.

– Черт возьми, Гугенот!

– Я для себя решил быть эталоном выдержки и самообладания. И уже начал заводить дружбу с моряками.

– Я видел вашу приятельскую беседу с помощником капитана.

– Да. Но я объясню тебя ситуацию и прошу взглянуть на события остраненно, с точки зрения экипажа. У нас – как и во всем этом далеком от совершенства мире – много шума, показухи и прочей мишуры. Моряки жили спокойно, не тужили и вот – на тебе! – им выпала честь принимать на борту важных персон – Адмирала Франции со штабом и свитой. Я знаю эту кухню, черт побери.

– Разве ты повар? Прости друг, я пошутил. Ты говоришь о тех временах, когда ты был мушкетером Его Величества?

– Эх! Сколько ругани мы выслушивали от гасконца после всяких парадов и путешествий с королевским Двором. Раз Жюссак свалился с лошади… А, не стоит. Он нам не прощал ни одной ошибки. Но мы не обижались, зная, что он нас всех очень любил…

– Любит, – поправил Люк,- Тебя и Оливье, наверно, еще больше, чем тех, кто с ним сейчас в Париже. Но я не замечал, когда видел прекрасных мушкетеров, что вы совершаете какие-то ошибки. Вы казались идеальными всадниками. Правда, я рассуждаю как мечтатель, а не как профессиональный кавалерист.

– Но мы-то замечали свои ошибки и надеялись втайне, что Д'Артаньян не заметит! Напрасно! От него ничего скрыть было невозможно. Я не о том. Я о показухе, которая сопутствует важным персонам на море и на суше. Так вот, дорогой мой Люк, моряки из кожи вон лезут, чтобы не ударить в грязь лицом перед парижанами. Мы не профессионалы, мы многое не замечаем. Но де Вентадорн видит все промахи своего экипажа, как видел все наши оплошности Д'Артаньян.

– На корабле полный порядок, по-моему. Опять же с точки зрения художника.

– Это со стороны пассажиров. Но я не стремлюсь проникнуть в тайны корабля. А наши, попав в общество таких классных навигаторов, пытаются доказать, что они не ''сухопутные крысы'', и играют в пиратов. Пираты, корсары, флибустьеры, авантюристы… Дети считают подобную публику круче, чем военные моряки, каковыми являются члены экипажа ''Короны''.

– Согласен, игра в пиратов несколько ребячлива, но ты тоже повязал бандану с лиилями.

– Я в детстве не наигрался в пиратов, – усмехнулся Гугенот, – Хотя и родился в Ла Рошели. Но меня эта игра сначала забавляла и увлекала. А сейчас я вижу, что Оливье начал злоупотреблять морским жаргоном, а моряки начинают посмеиваться над ним. И даже, пожалуй, считают это профанацией своей профессии. Он этого пока не замечает. Но он такой вспыльчивый!

– Ай, де ми! – свистнул Люк, – Думаешь, конфликт неизбежен?

– Думаю, эти чрезвычайные меры все-таки оправданы. Нельзя расслабляться. Вот что я думаю.

– А можем мы хотя бы выразить протест? Любой может сорваться. У всех нервы на взводе.

– Что ты предлагаешь?

– Я сам человек не конфликтный. Когда речь идет обо мне лично. Но если затронут мою живопись! Это моя ахиллесова пята, и тут я очень уязвим. Назовите Люка мазилой, пачкуном, бездарью, и Люк…знаешь, Анж, в минуты отчаяния я сам говорю себе это, но от профанов я выслушивать такие вещи не намерен! И я уже не буду добродушным ''своим парнем''. Я буду… разъяренным монстром. И вызову на дуэль того, кто посмеет,…позволит себе…Кстати! С драки и началось мое знакомство с Раулем. Он посмеивался над моими коммерческими картинками, а я, понимая, что это мазня на продажу, все-таки обиделся на ''барчонка'', которому собирался сбыть свою продукцию.

– Да? Вы дрались? Как ты еще жив остался?

– Мы, в сущности, и не дрались. Минуты две-три… В моей мастерской. Стычку прервали.

– Кто же остановил ваш, с позволения сказать, поединок?

– Иисус Христос.

– Кто-кто?

– Иисус Христос, – повторил Люк.

– Явился к вам с небес? Люк… я понимаю, у художников богатое воображение, и все же позволь усомниться. Это слишком.

– На моей картине, – сказал Люк смущенно, – Кабатчик Годо увидел, что мы деремся, схватил мой картон с Христом-Спасителем и отчаянно закричал: ''Не проливайте кровь, господа!'' Рауль увидел моего Христа и сразу прекратил ''поединок''. И мы помирились.

– А мне ты не показывал свой картон с Иисусом.

– Он еще не закончен, – сказал Люк смущенно, – Годо увидел случайно. У художников есть очень дорогие им работы, которые они пишут для души, а не для продажи. Но, чтобы писать такие работы, надо что-то есть. Нужны краски, много чего нужно…Вот и приходится порой…Эх!

– Люк! Неужели ты боишься, что будут ругать твою живопись? Да ты пишешь как бог!

– Нет, – сказал Люк, – Все-таки, все, что я хочу, выразить не удается. Но я буду работать как лошадь, чтобы писать как бог. Вот и сейчас мне предстоит уйма работы.

– Я понял, – сказал Гугенот,- Какой-то заказ.

– Экслибрис для капитана, – сказал Люк, – Но это мелочь, прикладная графика.

– Не морочь мне голову. Для экслибриса не нужны ни охра, ни белила.

– Я получил большой заказ, – сказал Люк тихо, – очень интересный, но сложный в техническом отношении. Групповой портрет капитана и его офицеров для кают-компании. Маслом.

– Но корабль качает?

– Пока буду делать наброски композиции, эскизы…Капитан обещал какие-то приспособления. Потом мы идем с опережением, и, когда флагман будет поджидать, пока подтянется весь караван, можно будет работать. Завтра корабельный плотник приготовит подрамник, натянет холст. Никогда не писал на парусине! Мои холсты тоньше. Но, надеюсь, справлюсь. А еще грунтовать холст, ждать, пока грунт высохнет. Но это мои профессиональные тонкости.

– Значит, ты выходишь из игры, – сказал Гугенот,- Придется мне в одиночку пасти эту пиратскую компанию. А у меня тоже дел по горло.

– Понимаю, – сказал Люк,- Экспедиция Хименеса и изучение языков. А если Рауль будет добрым пастырем для этого стада?

Гугенот пожал плечами.

– Раньше – да, теперь… не уверен. Время покажет. Рауль, по-моему, больше всех Пиратов склонен к эксцентрическим выходкам.

– Тогда не знаю, – сказал Люк,- А Рауль, не в упрек ему будь сказано, сначала не угадал во мне дворянина.

– Для этого тебя надо узнать поближе, – сказал Гугенот, – Я тоже не сразу понял, что ты принадлежишь к нашему сословию. Люк, прости за откровенность, но когда ты сидел, съежившись, сгорбившись где-нибудь в уголке в кабаке Годо, поставив перед собой плакат: ''Рисую портрет. Цена 10 ливров. Идеальное сходство''. – Ты очень мало походил на владельца герба и замка. Но стоило тебе взять в руки карандаш и начать работу, ты преображался! Словно ангел слетал с небес и касался тебя крылом. Я