Вообще-то, насколько я помню страшилки, люк сразу захлопывается, но дыра так и осталась, и я – у самого края этого люка. Я очень испугалась, и еще мне стало очень жаль виконта, я подумала, что он, наверно, разбился при падении. Но, к счастью, мой спутник остался невредим. Я подобралась к самому краю колодца, шахты, дыры этой и окликнула: ''Виконт, вы живы? Как вы там?'- 'Нормально!- 'Вы себе ничего не повредили?' – 'Целехонек! Спокойно, принцесса, будем выбираться!' Голос шел из глубины, и меня охватила дрожь, потому что я была одна-одинешенька в этом подземелье, и мой единственный защитник провалился в ублиетту.

Но это еще не все! Факел, разумеется, погас, и мы оказались в полной темноте, скажем лучше, во тьме кромешной! Я сейчас уже не помню в точности, о чем мы разговаривали, но тут в конце галереи мелькнул свет, и появился человек с фонарем. Я совсем перетрусила, увидев этого человека. Я уж решила прыгнуть в эту ужасную ублиетту к виконту и стала просить его, чтобы он поймал меня на лету, потому что у человека с фонарем была накручена на голове большущая чалма, белая чалма, какую носят мусульмане, совершившие паломничество в Мекку. Мало того, что этот язычник проник в святая святых суперкатоликов – иезуитов, это, наверно, какой-то свирепый ассасин, решила я с перепугу.

– Дочь Бофора!- воскликнул человек в чалме. Я зажмурилась – сейчас, конечно, этот язычник нанесет мне ассасинский удар! Но удирать я не могла, даже если бы захотела. Во сне всегда так – хочешь спасаться бегством, и не можешь. Да и как можно бежать, бросив в подземной камере виконта, я же его втянула в это путешествие по парижским подземельям. Кажется, я молилась, но не помню, что лепетала. А подземный человек в чалме отцепил красивый бриллиант, что сиял во лбу незнакомца как звезда, и снял свою чалму. Я думала, он будет бритый, как принято у мусульман, но под чалмой были густые темные волосы, и я узнала переодетого мусульманина.

Это был…

…Д'Артаньян!

– Господин Д'Артаньян, как вы сюда попали? – спросила я.

– Парижские тайны! – сказал гасконец. И стал разматывать свою длинную чалму. Он мотал, мотал, мотал и мотал свою длинную-длинную-предлинную чалму, а она все не разматывалась, не разматывалась, не разматывалась, ну никак не могла размотаться. А когда все-таки размотал, бросил конец чалмы в подземную камеру, крикнул: 'Держись, дружок!'- и вытащил виконта как рыбину. Я хотела помочь гасконцу вытаскивать виконта, но он растопорщил усы и рявкнул на меня: 'Отойдите, принцесса, не путайтесь под ногами'. И я даже не обиделась.

Итак, с помощью переодетого турком Д'Артаньяна виконт выбрался из подземной камеры, они, конечно, начали обниматься, а потом гасконец спросил: 'Кой черт вас занес сюда?' Мы стали объяснять, зачем мы полезли в подземелье, мимо шныряли летучие мыши. 'Кыш, нечисть!' – отмахнулся от них гасконец.

– Вот дурачье,- проворчал Д'Артаньян,- Мне на старости лет делать больше нечего, как таскаться под руслом Сены.

Мы стали говорить гасконцу комплименты, что он вовсе не старый, и, если бы не он, мы бы, быть может, так и пропали бы в мрачном подземелье иезуитов.

– Черт побери!- сказал Д'Артаньян,- После поговорим.

…И я проснулась, так и не узнав, кто такой Черный Папа иезуитского Ордена и не досмотрев до конца мой кошмарный сон. А уже пора было идти на ужин – били склянки, я сказала отцу, что причешусь и сразу же прибегу. Но я немножко задержалась перед зеркалом, совсем немножко. Я заметила, что воротничок моей рубашки уже не совсем свежий, решила переодеть рубашку и, разумеется, верхнюю курточку. Вот и все, совсем недолго, но, тем не менее, к ужину я безнадежно опоздала. Все уже были в кают-компании.

Что ж, опишу наш Коронный бомонд, наше изысканное общество! Капитан и отец за обе щеки уплетали куриный бульон, поминая добрым словом Генриха IV. Ну, ясно, КУРИЦА В СУПЕ! Впрочем, не одна курица с южного побережья милой Франции была сварена в огромном котле, несколько часов назад служившем убежищем Ролану. Я этих курей видела еще живых, в клетках – вот пейзаны нажились, сбывая своих куриц адмиралу. Мне стало жалко курочек, и суп в горло не шел. Ролан сидел на почетном месте: рядом с капитаном и так уписывал Суп имени Генриха Четвертого – за ушами пищало. Он, конечно, не думал об осиротевших цыплятах… Серж де Фуа, как и все пираты, в бандане с лилиями, уже с супом покончил и перешел ко второму блюду – рису с курятиной. Он глодал косточку – куриную ножку, напевая песенку, как раз про короля Генриха. Его дружки были тут же – Оливье де Невиль жадно смотрел на бутылки и что-то выяснял с обслуживающим персоналом, писал что-то на салфетке, оказывается, уже тогда он договаривался насчет ночной пирушки. Гугенот, или шевалье де Монваллан, уже пил на брудершафт с господином де Сабле. О Гугеноте я еще не писала, а между тем у этого парня весьма высокий рейтинг в пиратской компании. Моряки его тоже зауважали, узнав, что бывший мушкетер Д'Артаньяна устроил нечто вроде дуэли в королевском дворце и оцарапал щеку фавориту короля, проныре де Сент-Эньяну. А еще Гугенот учился в каком-то коллеже, вроде даже иезуитском и знает уйму всяких вещей, но что-то ему там не понравилось, не то вытурили его иезуиты, не то он разругался с ними, точно не знаю. Все это мне поведал Ролан де Линьет, не зря малый два года при Дворе Короля-Солнца ошивался, все интриги знает. Я надеюсь, что найду ваш след, Шевалье, но пока не извлекла из рассказов Ролана интересующей меня информации. Люк-художник, доктор, священник – я уже устала описывать это пиршество, тем более что меня поразило отсутствие ''чудовища'', кошмара моего!

Герцог, погрозил мне пальцем: ''Анри, впредь прошу не опаздывать! Бьют склянки – бегом на ужин!' и поманил меня к себе, но я так была смущена общим вниманием, что скромненько уселась, где придется, извинившись перед монсеньором герцогом и господином капитаном.

А потом явилось и ''чудовище'', уже после меня. Пираты, как и мне мой отец, замахали ему, мол, давай к нам. ''Начинается', – проворчал капитан. Да не так-то мы и опоздали, подумаешь, минут семь каких-то! 'Чудовище', однако, не воспользовалось приглашением. Сделав вид, что не слышал замечания капитана, виконт сделал общий поклон и уселся рядом со мной…и как-то внимательно на меня посмотрел.

Я тоже на него пристально посмотрела – еще бы, после сна моего кошмарного! ''Добрый вечер'',- произнес виконт. Я в ответ так же пожелала ему доброго вечера. Он опять пристально взглянул на меня, и мне стало не по себе. Может, он догадался, кто я такая на самом деле? А виконт, как назло, потянул носом воздух, и я в душе выругала себя за ландышевые духи, потому что в последний момент я не удержалась и надушилась моими любимыми ландышевыми духами.

– Ландыши? – спросил виконт.

– Ландыши,- прошептала я, оробев, – А вам не нравятся ландыши, сударь?

– Обожаю ландыши,- ответил он,- Прелестные цветы. Колокольчики ангелочков.

Вот так начинался ужин, и никаких гадостей мы сначала не говорили. Гугенот разговаривал с капитаном о книгах, они занялись скучнющим профессиональным разговором, виконт черкнул что-то на салфетке, завернул в нее несколько золотых монет и передал салфетку соседу, кивнув в сторону барона де Невиля. Записка переходила из рук в руки и благополучно добралась до барона. Тот прочел ее, улыбнулся, сунул в кошелек золотые и энергично закивал головой, соглашаясь с пиратским атаманом, хотя я не знала об их заговоре – планируемой гулянке. И тут я сделала глупый ход. Я вспомнила свой сон, интонации в голосе виконта, которые напомнили ваш голос, Шевалье, и решила намекнуть на Китай. Я подумала, что если вы – это он, то намек на Китай он сразу поймет и как-то выдаст себя. А мы уже покончили с бульоном, и перед нами поставили рис с курятиной. К этому блюду мы еще не притронулись, когда я спросила:

– Сударь, рис выращивают в Китае, не правда ли?

И вытаращила глаза. А смотрела прямо в зрачки, но виконт и усом не повел, и глазом не моргнул. Увы, это не вы! Это я тихо схожу с ума! Я чуть было не пошла по ложному следу и заглядываюсь на первого красавчика нашего ''пловучего дворца'', вот я какая дрянь!

– Общеизвестный факт, шевалье де Вандом, – ответил виконт и принялся посыпать рис какой-то приправой, перцем со специями, – Вам передать приправу? – спросил он довольно учтиво и улыбнулся очень даже мило, а не иронически, как обычно.

– Да,- сказала я,- будьте так любезны, сударь.

Сударь передал мне приправу, и я принялась перчить рис, но я была в расстроенных чувствах и думала о грустных вещах, а вовсе не о рисе. От моих грустных мыслей меня отвлек г-н де Бражелон, удержавший мою руку над тарелкой с курятиной. Тут паж на какое-то время уступил место дочери герцога, я