– Еще бы! Покойный король сам науськивал своих мушкетеров. А они были в юности весьма безбашенными ребятами.

– Тогда мне положено быть безбашенным вдвойне, – сказал Рауль, перелистывая рукопись, – Матушка, чьи записки я сейчас дочитываю, дама настолько же прелестная, настолько же и безбашенная.

– При Людовике Тринадцатом это называли сумасбродством. Но Людовик Четырнадцатый – убежденный противник дуэлей, разве вы этого не понимали?

– Понимал, конечно. Потому и вызвал фаворита. А сейчас бы я знаешь, что сказал бы им – королю и Сент-Эньяну: ''Я ТОЛЬКО ШУТИЛ''.

– Серьезно? – спросил Гримо с сомнением.

– Вот-те крест! – перекрестился Рауль.

И они расхохотались.

– Кстати, господин де Сент-Эньян тоже сделал для себя кое-какие выводы. Раньше он считал себя неуязвимым. А после вашего вызова он чаще брался за шпагу, чем за перо и подолгу тренировался с лучшим учителем фехтования. Это пошло ему на пользу: физиономия несколько осунулась, сбросил лишний жирок, изнеженный пастушок Аминтас стал более… спортивным, что ли.

– Как ты его назвал?

– Пастушок Аминтас. Только это он сам так себя назвал. Знаете эту байку?

– Знаю, конечно. Тупость невероятная!

– Поэтому он и смог какое-то время противостоять вашему приятелю де Монваллану, когда тот спровоцировал поединок. Я верно назвал фамилию Гугенота?

– Верно. Видишь, мы все-таки не совсем ничтожества.

– Особенно вы, Малыш Шевретты.

– Скажи-ка, Гримо, раз уж ты все про всех знаешь, Гугенот нанес фавориту серьезную рану? Шрам на умильной физиономии Аминтаса останется?

– Вас это очень волнует? Вам жаль фаворита?

– Мне жаль Гугенота.

– Анж де Монваллан прошел школу гасконца и прекрасно владеет шпагой. Он отлично контролировал ситуацию и только слегка царапнул румяную щечку Сент-Эньяна. И следа не останется.

– Слава Богу! А ведь Гугенот хотел только выбить оружие.

– Да господин фаворит должен бы поблагодарить и вас и Гугенота. Дамы считают его теперь более интересным.

– Меня Гугенот беспокоит. Будущее его. Эта история сорвала его… личные планы.

– Вы же понимаете – воспитание гасконца. Он не мог поступить иначе. И де Невиль не мог иначе выразить свою солидарность с Гугенотом.

– А у Д'Артаньяна остался только Жюссак. Остальные – молокососы, там всеми делами рулила эта троица.

– Гасконец натаскает молокососов. И непременно уладит дело с Гугенотом. И теперь, когда наконец-то все встало на свои места, тайны больше нет, живите да радуйтесь. И помните, что вас ждет белая яхта ''Виктория'', прекрасный гнедой конь и все наши, а они вас очень любят. А все эти шашни, интрижки – да бросьте вы о них думать! Будьте выше этого.

– Это все вздор. Морок какой-то. Но я… ухитрился ввязаться в другие интриги, посерьезнее, чем дурацкая история, из-за которой я так стремился заколоть бедняжку Сент-Эньяна. Поверь, это дело нешуточное. Вполне в духе прошлого царствования.

– Что вы еще натворили? – с тревогой спросил Гримо.

Рауль махнул рукой.

– О Господи! – простонал Гримо, – Беда мне с вами. Вас, как дитя малое, без присмотра оставлять нельзя. Скажите же, Христом-Богом вас заклинаю, вместе что-нибудь, да и придумем.

– Читай Сервантеса, – сказал Рауль.

– Предпочитаете скрытничать? – вздохнул Гримо, – Эх, если и здесь замешана какая-нибудь юбка… Я угадал?

Рауль усмехнулся.

– Та, прежняя?

– О нет!

– Новая юбка?

– Не знаю. Нет, скорее всего, нет.

– А что же вы покраснели?

– А что же ты побледнел?

– Господи Боже, все наши беды от проклятого бабьего племени!

– Вот как! А ты только что пел дифирамбы прекрасному полу!

– Я ''пел дифирамбы'', как вы изволили выразиться, нашей госпоже, а это женщина необыкновенная.

– Двойной стандарт, – сказал Рауль.

– Исключение из общего правила, – возразил Гримо, – Ваши приятели уже провозгласили нашу госпожу `'Королевой Страны Нежных Чувств''.

– В самом деле? Хотя королеве далеко до мамы, верно, Гримо? Я не могу судить объективно, но все- таки я высказываю не только свое мнение.

– Комплименты, мой господин, вы умели говорить еще в очень нежном возрасте. Вашей матушке очень польстило сравнение с королевой, которое Шевретта услышала из уст своего вновь обретенного Малыша.

– Но о Стране Нежных Чувств я не говорил,- возразил Малыш Шевретты, – И осталось тайной провинция, подрисованная нами к карте Страны Нежных Чувств.

– Какая такая провинция? – удивился Гримо.

– О, мы там просто издевались над Скюдери и ''нежными чувствами'' его напыщенных персонажей! Сейчас и не припомню… Улица Рогатых Мужей… Монастырь Кающихся Распутниц… Кабак Классных Телок и прочие объекты.

– Вот чертенята! – проворчал Гримо.

– Болван, – вдруг сказал Рауль.

– Кто – я? – обиделся Гримо.

– Не ты. Ты, Гримо, ума палата.

– Спасибо на добром слове, господин Рауль, но позвольте-таки полюбопытствовать, кто же болван? Или вы о себе?

– Нет. О де Невиле. Этот болван надеялся ''отсидеться'' в Алжире, чтобы все забыли о его проделках. О его похождениях, которые могли весьма плачевно закончиться. Зря надеялся. Отсидеться ему не удастся. Там будет целая Троянская война, верно, старина?

– Верно. Никак и вы собирались ''отсиживаться'' за компанию с де Невилем, чтобы Двор забыл о ваших выходках?

– Может быть. Сам не знаю.

– Что ж вы раньше не сказали, что собираетесь 'отсиживаться' в Джиджелли? Мы бы так не переживали!

– А я и сам не знаю, чего хочу, понимаешь ты это? Иногда мне хочется забраться в какую-нибудь нору подальше, как раненое животное уходит в дебри зализывать раны.

– У вас, – заметил Гримо, – Была прекрасная возможность отсидеться в вашем имении, кой черт вас понес на эту войну?

– В имении? Не очень-то там отсидишься! В имении жизнь цивилизованная, вы все шныряете с умильными лицами, к обеду появляешься в приличном виде. Здесь будет дикая жизнь и дикие приключения!

– Эх! – пробормотал старик,- Что же вы нам головы морочили? Стоило вам раньше сказать, что желаете приключений! А мы все очень боялись, что вы, как когда-то молодой Д'Артаньян после гибели