блеф!'' – 'Сейчас увидите, какой это блеф, дорогой Атос, – сказал Арамис с иезуитским коварством,- На борту моего фрегата находится заложник. И за этого заложника вы отдадите не только человека в железной маске, вы отдадите, мой друг, всех королей Франции, от Капетингов до Бурбонов!''
– Похоже на бред, – пожал плечами Рауль, – В реальной жизни Арамис не стал бы предлагать отцу такие вещи. Всех королей Франции от Капетингов до Бурбонов. Вот чушь! – на этот раз он высказал свою мысль вслух.
''Похоже, наш милый Арамис рехнулся', – сказала ваша матушка. А музыканты сделали непочтительный жест – и Гримо покрутил пальцем у виска.
''Вы сей же час выдадите мне человека в железной маске'', – зловеще сказал Арамис.
– И только? – спросил граф иронически,- И не мечтайте.
– Выдадите. Вы знаете, КТО мой заложник?
– И кто же это был? – спросил Рауль.
– А вы не догадываетесь? – ответил Гримо вопросом на вопрос.
– Представления не имею.
– Ай, господин Рауль, ну за кого Арамис мог так нагло требовать у вашего отца выдачи принца!
– И всех королей от Капетингов до Бурбонов. Что ж он, невежда, Меровингов забыл? И династия Валуа обидится. Нет, Гримо, я не знаю – да откуда же мне знать? Говори без загадок.
– На палубе фрегата ''Десперадо'' стояли вооруженные до зубов солдаты. Арамис скомандовал: ''Приведите сюда Рауля!''
– Рауля?! – вскрикнули на ''Виктории''.
– Да, – сказал Арамис, – Железную Маску – за Рауля. Три минуты на размышление.
– Вот глупость! – сказал Рауль, – И, позволь тебя спросить, дражайший Гримо, как это я попал на испанский – извини – на иезуитский корабль, да еще и в качестве заложника? Успокойся ты, дурачина. Вот он я, живой и невредимый. Царапина на пузе не в счет. Бедный ты мой Гримо, и во сне тебе от меня нет покоя.
– Не от вас – от Арамиса.
– Договаривай свою нелепицу. Что же ты замолчал?…Коварный Арамис продолжал свой шантаж… Не иначе меня приволокли связанного или по пиратской манере заставили 'пройтись по доске'', а, старина? А может, меня сожрали акулы?
– Нет,- сказал Гримо,- Тут я как раз проснулся.
– И вовремя, старина. Арамиса я не боюсь. Ни капельки. Мне он не причинит вреда.
– От Арамиса можно ожидать чего угодно, – сказал Гримо мрачно.
''Всех королей Франции'',- пробормотал Рауль, – Насмотрелся всяких трагедий – 'Сид' и тому подобное. Знаем мы эти приемы – спор между долгом и чувством – любимейший конфликт наших драматургов. Даже интересный сюжет, я так сказал бы. Но развивать этот сюжет что-то не хочется. И мне обидно, старина, что у меня в твоем сне такая жалкая роль. Заложник Арамиса! Приснится же такое! Жаль, нет ''Сонника'' Оливена, он бы тебе враз расшифровал твой кошмар. В твоем сне, Гримо, правда только одно – маме очень пойдет кимоно.
– О да! Госпоже нашей все пойдет, – сказал Гримо, – Хотя я никогда не видел, дам в кимоно.
– Но почему вдруг они собрались к самураям?
– Бог его знает. Видно, что-то всплыло в памяти. Как-то речь зашла о путешествиях в дальние страны, говорили о господине Мишеле, вашем знаменитом дядюшке и о разных мореплавателях, о заморских диковинках. А госпожа наша вроде просила у графа САКЕ… Опять вы смеетесь, господин Рауль?
– Ох, Гримальди, с тобой не соскучишься, это уж точно! Не могла мама просить у отца САКЕ! Она скорее бы САКУРУ попросила!
– А какая разница, слова-то бусурманские? – спросил Гримо.
– САКЕ – это японская водка, а САКУРА – цветок вишни, – объяснил Рауль.
– А-а-а, – сказал Гримо, – Буду знать.
24. ИСПОВЕДЬ ТРУСИХИ.
/ Продолжение дневника Анжелики де Бофор/.
Я шила-шила Синее Знамя для наших Пиратов, чтобы хоть так искупить свою вину перед ними. И все- таки чувство вины не покидает меня. Теперь я носа не высуну из каюты. Добряк Гримо меня не убедил. Анри де Вандом жалкий трус – так может сказать любой из них, и мне нечего будет возразить. Даже Ролан пытался что-то сделать и изо всех сил тянул огромный парус. А я жалкое ничтожество! Может быть, Пираты не подадут вида и будут вести себя, как ни в чем не бывало? Я заметила, что они тактичные молодые люди и, можно сказать, берегут друг друга. Но я себя не прощаю.
А может быть и так – Анри де Вандома ожидает позорный бойкот. Не помню, как пираты наказывали трусов. Об этом Рауль, кажется, не говорил. Но, видит Бог, я не струсила. Я убежала из-за герцога. Не буду повторять его ужасные слова. Мы все-таки помирились.
Конечно, мне было страшно! Но не за себя, за всех нас! Я никогда не видела ничего более ужасного и была уверена, что мы все потонем. Но я же в этом ничего не понимаю. Ничегошеньки!
А Пираты меня просто не поймут. Анри де Вандом жалкий трусишка. Какое же моральное право я имею осуждать за трусость фаворита короля де Сент-Эньяна, этого де Свиньяна? Но, наверно, все-таки имею право. Хоть и по-дурацки, но я выразила свой протест против 'пиратского' приказа отца. И опять – мне было страшно не за себя. Разум мне говорил, что со мной никто из них драться не станет. Как ни обидно сознавать, но всерьез меня никто, кроме барабанщика, не воспринимает. Своим протестом я хотела защитить Пиратов от произвола, а нарвалась на грубое ''цыц'' герцога и насмешки Рауля.
Только барабанщик поддержал меня яростной дробью своего барабана. И чего мы добились? Герцог свел на нет протест Ролана, при всем честном народе извинившись перед барабанщиком, а Рауль подписал приказ, чего я никак не ожидала ни от него, ни от Сержа, ни от Гугенота и де Невиля. А ведь тогда, утром, я еще не знала про его дела с этим свином де Сент-Эньяном.
Вот и пойми их! Интересно, пришел бы принц Конде в восторг, узнав, как дружно подписали ''головорезы'' Бофора эту ужасную бумагу? Говорят, благородство обязывает… Мне казалось, благородство обязывало не подписывать. А кто-то из Пиратов сказал – ситуация обязывает. Но теперь уже ничего не изменишь, думай не думай.
Если вспомнить сегодняшний день – я наделала уйму глупостей и, наверно, нажила себе врага в лице Шарля-Анри де Суайекура. Сама виновата – за ''дурака'' Суайекур разозлился, и, если бы не Рауль, мы могли бы – Суайекур и я – уже сегодня нарушить приказ!
Теперь я начинаю понимать, что имел в виду Рауль, когда говорил о своих глупых поступках. ''Глупцы Эразма Роттердамского отдыхают''. Но я считаю его вызов фавориту не глупым, а героическим поступком. Может, он ''поумнел'' и потому подписал бумагу? Что-то не очень в это верится. И не стоит очень-то им восхищаться. Тоже хорош! Схватил меня как… даже не схватил, а пихнул этак: ''Сядь!''
Но он же не знал, с кем имеет дело! Я сама поставила себя в зависимое положение. Боже мой, Боже мой, как это трудно – играть роль Анри де Вандома!
Не раз и не два посещает меня отчаянная мысль – предстать перед Пиратами Короля-Солнца в своем настоящем обличье, в своем лучшем платье, открыть им свое настоящее имя!
''А сказать вам, кто мой отец, и вообще, кто я такая?''
Но я все время себя останавливаю. И не потому, что я какая-то безбашенная авантюристка, морочащая головы этой удалой компании. Может быть, это только суеверие – что женщина на корабле приносит несчастье? Но я все-таки очень суеверна. И мне кажется, что если я сорвусь и не доведу свою роль до конца, случится какая-то непоправимая беда. Мы все в какой-то мере суеверны. Кто больше, кто меньше. И еще я боюсь – не эта ли морская примета вызвала шторм?
Нептунчик-Посейдончик, грозный Бог Морей, Всемогущий Властелин Бурь, Штормов и Шквалов,
