– Ну, я же сказал ''волей случая'' – помог Его Величество Случай. У них это бывает, частенько. Я поначалу дивился, а потом перестал. Всем приходит в голову одна и та же мысль. А мысль была примерно такая: ''А не проведать ли нам нашего гасконца?''

Гримо выпустил дым и снова затянулся.

– Не опускайте руку, в которой держите трубку! – воскликнул Люк, – Это художественное изделие необходимо увековечить!

– Вы слишком добры, господин художник, – сказал Гримо смущенно.

– Это ведь ваша работа? – спросил Люк.

– А чья же еще! – заявил Гримо.

– Не отвлекайтесь! Дальше!

– Беседа затянулась, как обычно, за полночь. А они все говорили и не могли наговориться. А потом мой господин – уж не взыщите, чтобы не было путаницы и для краткости я буду именовать его Атосом, возьми да скажи: ''У вас какие-то проблемы, дорогой Д'Артаньян?'' Не поручусь за достоверность – мой словарный запас не так велик, но смысл передаю верно. Д'Артаньян спросил с самым что ни на есть гасконским видом: 'Почему вы так решили, мой милый Атос?'

– А как это – 'с гасконским видом' – спросил Ролан.

Гримо развел руками – если человек и этого не понимает, а тоже, туда же, к мушкетерам решил податься.

– У тебя очень ''гасконский вид'', когда ты хвастаешься нашим пращуром, доблестным крестоносцем Жоффруа, соратником Людовика Святого. Понял, малек?

– Ага, – сказал Ролан, – Теперь понял. Продолжайте!

– …Мне тоже так показалось, – заметил Арамис.

– Не быть мне Портосом, а хилым паралитиком типа покойного Кокнара, ежели и я не подумал о том же! – рявкнул Портос и стукнул кулаком по столу, так, что подпрыгнули бутылки…

– Количество бутылок? – спросил де Невиль.

– Молодо-зелено, – буркнул Гримо.

– Стремится к бесконечности, – пошутил образованный Гугенот.

– …Гасконец, черт тебя дери! Мы же не слепые, видим, что у тебя какой-то камень на сердце, – это, как вы догадались, опять прорычал Портос.

– Я, как лицо духовное, готов снять тяжесть с вашей души, – промолвил Арамис.

– Я еще не нуждаюсь в исповеднике, – проворчал Д'Артаньян.

– Если это, – опять заговорил Арамис, – как-то связано с капитанским патентом, который, как мне передали, у вас отобрал негодяй Мазарини, я могу использовать кое-какие свои связи…

– Не надо, – сказал гасконец.

– Я могу нанести визит Ее Величеству Королеве и кое о чем напомнить, – предложил Атос, – Приближается радостное событие – коронация нашего юного короля. Это повод, чтобы восстановить справедливость.

– Боже сохрани, Атос; даже не думайте!

– А чего думать? Тряхнем стариной, выкрадем кардинала по новой! – изрек Портос.

– Не надо, – опять сказал Д'Артаньян, – Вот в чем дело. Мы едем в Реймс на коронацию. Мне, как всегда поручена охрана особы Его Величества Короля. А людей не хватает. Меня осаждают докучные посетители и просители, как гугеноты Ла-Рошель. Мой стол завален прошениями и рекомендациями, но с кем ни поговори – облом за обломом. А времени в обрез – две недели. Что прикажете делать, друзья мои?

– Неужто нынешние никуда не годятся? – усомнился Портос.

– Вы, быть может, излишне строги, дорогой Д'Артаньян? – предположил Арамис.

– Д'Артаньян, скорее, излишне снисходителен, – заметил Атос.

– Вот именно! – воскликнул гасконец, – Не могу же я доверить жизнь короля кому ни попадя! Мне нужны горячие головы, бедовые ребята, такие, какими были мы, если отбросить несколько десятков лет. А мне подсовывают слюнтяев и неженок.

– Неужели все так плохо? – спросил Атос.

– Увы, – сказал гасконец, – Не люди, а какие-то комические персонажи. Все эти протеже, детки откупщиков, финансистов, судейских, парламентских советников. Будь моя воля, взял бы себе в адъютанты сорванца Фрике. Но Фрике не дворянин, к моему величайшему сожалению, с ним этот номер не пройдет. Что же до молодежи из дворян, может, вам придет кто на ум?

– Возьмите Оливье де Невиля, – сказал тогда Атос, – Я за него ручаюсь.

Д'Артаньян улыбнулся.

– Этого достаточно! – и записал на какой-то бумаге: 'Оливье де Невиль''… и ваш адрес, барон.

– Ох, – пробормотал Оливье.

'И они еще удивляются, что я так много пью?!' – подумал 'протеже Атоса'.

– Откуда вы знаете Атоса? – спросил барабанщик.

– Фрондерские войны, – ответил Оливье.

– Да будет вам известно, господа, что барон де Невиль входил в группу, которая прикрывала бегство г-на де Бофора из Венсена, – сказал Гримо, – И впоследствии наши дороги не раз пересекались.

Гримо не зря порой называли добрым. Добрый Гримо не стал напоминать Оливье де Невилю о фрондерских войнах. И умолчал о словах, которые нашел граф де Ла Фер, убеждая гасконца в том, что молодой де Невиль достоин синего плаща. / 'Мальчику нужна помощь, друг мой. В Городе было восстание. Мазарини послал карательную экспедицию. Пытаясь остановить убийц, погибла невеста де Невиля, девушка по имени Жанна, а сам Оливье был тяжело ранен. Мальчик в отчаянии. Поймите и возьмите к себе. Я вас прошу. Оливье смельчак, вы не пожалеете'. – 'Хорошо, – сказал Д'Артаньян вполголоса, но добавил ворчливо: – Эпос какой-то, Оливье, Жанна…''

– Не эпос, мой друг, а печальная действительность наших дней…''/

А Оливье вспомнил, как он с трепетом взял пакет с королевской печатью, который вручил ему в конце мая пятьдесят четвертого всадник в синем плаще. Участник восстания, ''фрондерский подранок'' уже решил, что в пакете приказ об аресте. За все его дела, за все, что он успел натворить за годы Фронды, его посадят в Бастилию, а потом наверняка отрубят голову. Оливье зажмурился и сломал печать. Он не поверил своим глазам. Его приглашал в Париж сам Д'Артаньян и просил поторопиться, чтобы успеть на коронацию в Реймс!

– Чудеса… – прошептал Оливье, – Ведь Д'Артаньян меня и знать не знает.

Черная лошадь затрясла гривой. Всадник в синем плаще спросил:

– Будет ответ? Наш командир, господин Д'Артаньян может рассчитывать на вас?

– О да! – сказал Оливье, – Но какой добрый волшебник рассказал обо мне господину Д'Артаньяну?

– Этого я не знаю, – ответил всадник, – Мне только приказано вручить вам этот пакет. Что передать господину Д'Артаньяну?

– Что я выезжаю сегодня же! Но постойте, куда же вы, сударь! Вы, верно, устали, зайдите, отобедайте с нами.

– Простите меня, – сказал курьер, – НО Я ОЧЕНЬ СПЕШУ!

И почему-то звонко расхохотался.

И только потом до де Невиля дошел подтекст его последней фразы.