Шарль-Анри. В таком случае…Тогда так:
Я не вернусь из этого `'круиза'',
Девиз мой – `'Здравствуй, грусть,
Прощай, Луиза''.
А переделывать применительно к себе стишок Шарля-Анри что-то лень. А, ладно! Хватит чепуху придумывать! /
– Вот, уже ностальгия начинается, – вздохнул Вандом.
– Она самая, – вздохнул Шарль-Анри, – Глупо, правда? Это все оттого, что вспомнился иван-чай.
– Вот что я тебе скажу, малой, – важно заявил Оливье, – В письме кузине Аннете попроси эту наиблагороднейшую девицу сорвать для тебя Цветок Свободы. Пока твое письмо дойдет до Блуа, как раз и иван-чай расцветет. Верно я говорю, люди?
– Она решит, что я помешался, – Шарль-Анри покрутил пальцем у виска.
– Проверишь ее чувство. Любит – поймет. А я тебя уверяю: кузина Аннета будет столь обходительна и мила, что пришлет тебе с полевой почтой цветок иван-чая. Эх! Мне бы твои заботы, малой!
– Я так и сделаю, – оживился Шарль-Анри, – Спасибо за идею, барон.
– Я ж еще не все мозги пропил, – вздохнул Оливье, – Помню, была стена старого замка, разрушенного еще при Ришелье. Мне нет надобности говорить вам об эдикте Ришелье двадцать шестого года.
– Против дуэлей, – сказал Гугенот.
– Не только. Господин кардинал издал в том же приснопамятном двадцать шестом году `'Декларацию о снесении замков''.
– К чему ты клонишь? – спросил Рауль.
– К тому, что на наших землях был такой архитектурный объект. Построенный Бог весть когда, при Ришелье уже разрушенный. Мятежный барон де Невиль – это мой родитель – сбежал от всесильного кардинала в Испанию. Вернувшись в родные места после амнистии в обществе известного вам
Педро-цыгана, отец занялся строительством, и новый замок вырос на нашей земле. Без рвов, подъемных мостов, бойниц – по последней моде. Здесь мы пропустим годков этак десяток и перенесемся в начало сороковых, когда наследник мятежного барона слонялся по этажам, разглядывая гобелены, башенки и дико скучал. В годы моего отрочества я еще не был знаком с творчеством Франсуа Вийона, столь вами почитаемого, но чувства мои были сродни автору `'Баллады о сеньорах былых времен'' -
''Куда девался Шарлемань?''
Зато вот там, на развалинах, была настоящая жизнь! И все древние стены в разгар лета были покрыты иван-чаем. Я с ватагой сорванцов излазил все эти развалины. А на башне я забирался на самую верхотуру, рискуя сломать шею. Мы попадали в волшебную страну, а цветы иван-чая мне казались приветом от сеньоров былых времен. Как заколдованные мечи. Но, разумеется, это вздор, ребячество.
– Не ребячество, а Детство, – поправил Рауль, – С заглавной буквы.
– Можно смеяться, – сказал Оливье.
– Да нет, – сказал Гугенот, – Мы понимаем.
– Тогда еще об иван-чае, – проговорил Оливье, – Иван-чай такой цветок – в комнате сразу вянет. Помню, на матушкины именины я притащил ей здоровущий букет иван-чая и запихал в самую роскошную вазу. А матушка засмеялась и велела ''убрать этот веник''. И мне: ''Иди в парк, котеночек, нарежь мамуле розочек, если хочешь сделать приятное''. Видите, Пираты, какое у меня было трудное детство!
– Рек он, головой качая:
`'Где ты, Рыцарь Иван-чая?''
– Иронизируешь, Рауль?
– И не думаю. Детей всегда тянет в такие места, как развалины, старые башни, лесные заросли.
– И полянки, заросшие иван-чаем! – сказал Шарль-Анри, – Раз достопочтенное общество с таким благосклонным вниманием выслушало г-на де Невиля, вы позволите и мне?
– Мы слушаем.
– Недалеко от Блуа, – заговорил Шарль-Анри, – Есть один лесок. А в том лесочке есть полянка. И на полянке той в разгар лета, куда ни глянь – иван-чай. Тоже вроде волшебной страны. Мы с ребятами любили там собираться. Я имею в виду моих приятелей из коллежа. А на полянке, ближе к лесу, была такая конструкция.
Шарль-Анри взял уголек и на клочке бумаги изобразил восьмиугольник.
– Типа скамейки, поставленной на пеньки. Но я непохоже нарисовал.
Рауль перевернул бумажку и нарисовал ''конструкцию'' по провилам линейной перспективы.
– Вот – теперь похоже. В центре ''конструкции'' мы обычно зажигали костер. Там были камушки, все что надо, чтобы проводить время на природе. И несколько шалашей.
– Вигвамов, – уточнил Рауль, – Мы там в индейцев играли.
– Да, Жан говорил. Жан мне и показал полянку. Нашей компании она, можно сказать, перешла по наследству. Впрочем, наши младшие товарищи – нынешние мальчишки – нет-нет, да и наведываются на поляну с иван-чаем.
– Вот и славно, – сказал Рауль, – хоть кому-то пригодится.
– О, у вас неплохие преемники! – заявил Шарль-Анри, прижав руку к груди и склонив голову, – Уж поверьте!
– Кто бы мог подумать…
– Жан говорил, вы там на костре грибы жарили на прутиках.
– Трюфели, завоеванные свободолюбивыми индейцами.
– Да! Отчим Жана, толстый Сен-Реми, все шнырял по лесам в поисках трюфелей! Ваше ''племя'' взяло толстяка в плен. ''Жестокосердый'' Жан хотел снять с пленника скальп, но вы сжалились над бедолагой и отпустили на все четыре стороны.
– Мы содрали с толстяка богатый выкуп – корзину с трюфелями.
– Да ты, как я погляжу, тот еще сорванец! – засмеялся Оливье, – А что же толстяк? Нажаловался небось, на ''диких индейцев''?
– Как ни странно, нет.
– И вам не влетело?
– Да нет. Вот только на следующий день наш Гримо привез доски и пеньки и соорудил вышеупомянутый восьмиугольник. Мы попрятались в зарослях, но любопытство пересилило. Как я впоследствии узнал через несколько лет, телега с Гримо и нашими парнями оказалась на полянке с иван- чаем не случайно. `'Дети сидят на голой земле, жгут костры, боюсь, они простудятся'',- сказал г-н де Сен- Реми. Остальное известно. Мы очень любили нашу полянку с иван-чаем.
Нам поляна с иван-чаем
Представлялась в детстве раем.
Странно, рифмы сами лезут в голову.
– Пусть останусь без ушей,
Раем – только в шалаше! – заметил Анри де Вандом.
– Да, – вздохнул Рауль, – Рай был в шалаше.
– Интересно, в Алжире цветет иван-чай? – спросил Шарль-Анри.
– Вот уж не знаю, – сказал Рауль, – Посмотрим.
– Ах вы, ботаники несчастные! – взвыл Гугенот, – Цветочков захотели?
– Опять каркаешь? – разозлился Оливье.
– Молчу, молчу, – прошептал Гугенот.
– Да, – вздохнул Шарль-Анри, – В этом сезоне нам не видать иван-чая.
– Как своих ушей, – заметил Гугенот, – Этот сезон обещает быть весьма жарким.
– Я тебе уши отрежу, если не уймешься! – пригрозил де Невиль.
– Этому человеку, – сказал Гугенот, – Ни в коем случае нельзя читать мемуары уважаемого графа де Ла Фера, учти это, милейший Рауль. Если он начал внаглую к месту и не к месту красть фразочки Атоса, что будет, когда этот нахалюга ознакомится с мемуарами?
– ''Пустяки'', – улыбнулся Рауль, – Тоже, оттуда же. Но уж главу про амьенский погреб ты не получишь ни в коем случае, хмельная душа!