сразу, а как услышишь нас или поймешь, что настала жопа. Понял?

– Один, что ли?!

– Да. А че, сдрейфил? Первый раз замужем?

– Иди ты. Сбацаю. Ушел. Мамке скажите, если че, что…

– Иди ты! Все, – прервал парня Дух, продолжая рассматривать станцию и прислушиваться к нетрезвому говору противника. – Жбан, ты иди справа. Залезь на тот старый тополь и стань кукушкой.

– Сам ты кукушка, мля!

– Да тихо ты! Громогласный мой. Кукушка – это финский снайпер на дереве. Залезь туда тихо и держи сектор свой под прицелом. Чтобы мы с парнягами без проблем смогли через ворота проникнуть. Не свались только, бугаина.

– Дух, давай лучше я. Этот громила на первом сучке обломится, треску будет на весь Энск, – предложил белобрысый парень с чересчур белым лицом и родинкой на носу.

– Я щас попу на морду натяну тебе, будешь сам трещать сучком потом, – парировал Жбан, показывая кулак.

– Тихо вы! – цыкнул на них Дух. – Юрик, давай ты тогда. Жбан нам на проходной поможет. Все, поменялись местами. Димка, ты сиди в кустах и не суйся никуда. А то перед мамкой потом отвечать за тебя. Сделаем дело, отправлю тебя нарочным. Если связи не будет. Понял?

– Угу, – кивнул пацанчик, забираясь в куст рябины.

Через пять минут все крались к боевым позициям, выставив стволы вперед и вглядываясь в сумерки. Французы до того расслабились, что даже не обращали внимания на прикрытые ворота, подпертые сгоревшим «жигуленком». Сами вповалку спали во дворе, в кабинетах, в коридорах, таскали за руки молодую девчонку, изнасилованную уже на третий раз по кругу. Один офицер дремал в углу на кресле бывшего директора станции, другой что-то усердно писал карандашом на листке бумаги. Вероятно, письмо своим давно почившим родителям в Гавре. Свет горел только на крыльце здания и на фонаре углового столба. Огонь из бочки мало освещал площадку перед двухэтажным зданием.

Первым пал сонный часовой возле запертой изнутри пленниками двери в подвал. Жбан раскроил ему череп булавой, трофеем от кочевников.

Пьяное бормотание другого солдата прекратил Дух ударом ножа в шею, а затем ногой в голову. Стали пробираться дальше.

– Баня, че он там охранял, этот солдафон? – спросил шепотом Сашка, полуобернувшись к одному из друзей.

– Какой из них?

– Тот, которого верзила наш оприходовал.

– Подвал какой-то. А че?

– Через плечо. Там, наверное, заложники ютятся. Нужно сразу их освободить.

– Давай я.

– Топай. Только смотри сам, чтобы они с перепугу тебя на шишку не насадили! – предупредил Дух, мягко оттолкнув парня в сторону. – Жбан, пошли дальше. Стрелять только в крайнем случае.

– Да знаю я. Че, фильмов не смотрел?!

– Еп… киношник!

Пока боец по прозвищу Баня терся возле кованой двери в подвал, шепча в щель, что он свой, Дух с товарищем миновали коридор первого этажа. И тут женщина, корчившаяся у плинтуса, завидев земляков-освободителей, закричала. Ее зов о помощи скорее походил на вопль, утробный рев. Но офицер в углу очнулся и, увидев чужие силуэты, заорал тревожную команду на языке, неподвластном разуму русских парней. И вдобавок еще и выстрелил из пистоля. Пуля весом в двадцать с лишним граммов и калибром в семнадцать миллиметров разворотила грудь повернувшегося на крик Жбана. Здоровяка отбросило на ползающую девку, а Дух немного растерялся, дергая автомат. Офицер-наполеоновец с палашом в руке и с боевым кличем нормандцев кинулся в атаку, но споткнулся и, может быть, этим дал фору врагу. Трясущейся рукой Сашка передернул затвор МП-38/40 и нажал спусковой. Не целясь, чуть прищурившись, сгорбившись и икая. Он, конечно, убивал врага на улицах родного города, но не в такой безумной и неожиданной ситуации. Француз пал, сраженный очередью, но вместо него в проеме вырос другой офицер. С карандашом в левой и со шпагой в правой руке. Тот не споткнулся, а сразу бросился на противника. Из кабинета выскочил солдат в высоком кивере, с перетянутой позолоченными шевронами грудью, со штыком на пехотном ружье, нацеленным прямо в лицо Сашки.

Дух отпрянул, растерявшись, в кого сначала стрелять, но палец уже нещадно жал спусковой крючок. Штык воткнулся в стену, оцарапав плечо парня, враг завалился рядом со Жбаном, но вот шпага офицера достигла цели. И только машинально подставленный локоть Сашки спас ему жизнь – острие клинка больно вонзилось в кость. Произошло секундное замешательство. Крик боли, вопль злости, выстрелы, шорохи.

Последний заряд Дух выпустил уже в бегущего солдата. И скорчился на полу возле первой ступеньки лестничного марша. Стало дико страшно и больно. Ситуация, в которой оказался командир звена, просто выбила его из колеи и заставила осознать всю соль происходящего кошмара. Без патронов, не успевая перезарядить оружие, раненый, заваленный телами врага, он валялся на грязном кафеле водокачки ночью и ничем не мог продлить свое существование.