Сами понимаете, в гарнизон-то ее никто бы не пустил.

В свободное время к ней бегал.

Нант подозрительно уточнил:

– С какого, говоришь, гарнизона, с четырнадцатого?

– Да.

– Промахнулся ты, старик. Четырнадцатый гарни зон далековато отсюда, почитай на самой границе с Ту ронским маркграфством. Я сам в четырнадцатом уже четыре года, знаю, что говорю.

Дых не смутился:

– Так ведь он раньше тут стоял. А лет пять назад его и перенесли, аккурат когда с туронцами замороч ки начались. Старый-то господин воин известный был и храбрости изрядной, уж он-то точно дал бы распо ясавшемуся маркграфу укорот, вот только не успел, сгиб, да еще вместе с супругой евойной.

Нант, на вопросительный взгляд Сувора, виновато пожал плечами, мол: «хрен его знает, может, действительно здесь гарнизон стоял».

Старик, видя, что ему не доверяют, рванул на себе рубаху и обнажил покрытую белесыми шрамами грудь. На левой стороне была татуировка – щит с цифрой четырнадцать и перекрещенные мечи. Грох приблизился к рыбаку, внимательно осмотрел изображение, даже ногтем поскреб, и вынес вердикт:

– Не новодел. Не меньше пятнадцати лет.

– Извини, старик, – выдавил из себя Сувор, уби рая меч. – За прознатчика туронского тебя приняли.

Но теперь видим, что ошиблись.

Рыбак оскорбленно фыркнул и запахнул рубаху.

Глеб был в шоке от того, с какой безжалостностью его спутники, по одному только подозрению чуть не перебили целую кучу людей. Самого Волкова жизнь изрядно потрепала, да и в армии в свое время пострелять пришлось, но там-то все было понятно: ты стреляешь – в тебя стреляют. Были и более неприятные эпизоды, которые и вспоминать не хочется. Алексей Витальевич – командир – учил своих солдат на совесть, и при возможности закреплял материал на практике, безжалостно изживая из подчиненных вредное в их ремесле чистоплюйство. Здесь реальность оказалась более суровой. Даже насмотревшись за минувшие дни на кровавые события, Глеб не ожидал такой жестокости. Ведь одно дело уничтожить солдат противника и совсем другое – резня мирных жителей! Даже принесенные рыцарем извинения старику не говорили о его раскаянии. Нет, он извинялся не перед каким-то крестьянином – рыцарь просил прощения пускай не у человека благородного происхождения, но у собрата по оружию.

Волков рассудительно, стараясь, чтоб голос его не дрогнул, сказал:

– Оно и без того понятно было, что никакой он не прознатчик. Сувор, ну сам посуди, неужели туронский маркграф в каждой деревеньке по шпиону заведет.

– Так-то оно так, – ответил Сувор. – Но все одно опаску иметь надо.

– Бдительность – это хорошо, молодец. Но не рубить же всех подряд из-за одних только подозрений. Так, пока мы до Амели доберемся, ты полгерцогства вырежешь.

Грох хохотнул, уперев фальчион в землю:

– Он может.

Рыбаки, поняв, что немедленная смерть им не грозит, облегченно вздохнули. Но с места двигаться не решались, опасаясь вызвать гнев суровых и скорых на расправу гостей.

Сувор, решив, что непосредственной угрозы маркизу сейчас нет, расстегнул перевязь меча и оглянулся на орка:

– Ты как, идешь?

– Ага, – ответил тот и, закинув фальчион на плечо, зашагал к реке.

Сувор угрожающе зыркнул на продолжавших держаться кучкой рыбаков, с намеком: «только попробуйте что-то учудить» и поспешил за орком.

Дых проводил взглядом ушедших воинов и ушел к шалашу, чем-то там зашелестел, вытащил котомку, пару закрытых котелков, прихватил несколько связок копченой рыбы и подошел к Глебу:

– Ваше высочество, не побрезгуйте.

Волков поднял взгляд и увидел, что старый рыбак смущенно протянул ему несколько копченых рыбин и нехитрую деревенскую снедь. Он открыл один котелок, и в нос ударил аромат густой рыбной ухи. Попробовав пару ложек, Глеб блаженно закрыл глаза. Даже холодная уха имела такой вкус, что он не заметил, как умял четверть котелка. Протянул Нанту, но спохватился и спросил у рыбака:

– Не возражаете?

Тот даже руками замахал:

– Что вы, что вы, ешьте на здоровье. Нам для своих солдат ничего не жалко!

Нант, принимая котелок, указал на тихо переговаривающихся в сторонке остальных рыбаков, посмурневших при последних словах бывшего солдата: