– Льготы. Каждому записавшемуся в ополчение положены льготы.
– Ну и нахрена они мертвецу?!
Орк снова расхохотался:
– Думаешь, ополчение часто участвует в боях?
Последний раз столичное ополчение принимало участие в сражении лет сто назад. Теперь понимаешь, сколько желающих записаться в ополчение? Льготы есть, а забот никаких!
– То есть вот им сейчас немного не повезло.
– Ага. Немного.
Глеб вновь обернулся и покачал головой:
– И вот это называется армией!
Волков был прав. Из семи сотен человек армией можно было назвать только его охрану и дворянские дружины, то есть всего около полутора сотен человек, даже меньше.
За городом к войску присоединилось полсотни гвардейских стрелков: крепких, загорелых парней, занимавшихся ловлей банд в окрестностях столицы. Все стрелки были одеты в одинаковые черные кожаные куртки с гербами Фаросского герцогства, из-под которых посверкивали кольчуги. Одинаковые сфероконические шлемы на головах и однотипное вооружение: короткие мечи – глебы на поясах и длинные луки за спиной.
Командир стрелков подскакал к Волкову, возглавляющему войсковую колонну, и, представившись, попросил разрешения занять место в строю. Глеб разрешение дал, и стрелки дисциплинированно пристроились к колонне.
Следом за стрелками к вышедшей из города армии присоединились два отряда наемников, одни в сине-красных, другие в желто-черных одеждах, численностью по сто пятьдесят и двести бойцов. Командиры наемников поставили свои отряды следом за дворянскими дружинниками, перед толпой ополченцев и прислали Глебу вестовых.
До вечера они успели пройти, по прикидкам Глеба, почти двадцать километров или почти столько же фаросских верст [15]. Когда вдали, выделяясь на фоне вечернего неба, появилось очертание огороженного невысокой каменной стеной городка, дворянские дружины сломали строй и, пришпорив лошадей, поскакали к поселению, обогнав неторопливо тащившуюся по дороге войсковую колонну. Наемники проводили их завистливыми взглядами, кто-то выругался, кто-то посетовал, что дворяне опять займут самые лучшие места, но, скованные железной дисциплиной, не решились покинуть строй без приказов командиров, а командиры такого приказа не отдавали.
Когда они въехали в небольшой городок, Глеб сполз с седла и пошел пешком, держа коня в поводу и стараясь не морщиться от боли в отбитой долгой ездой заднице.
Сзади послышались команды, офицеры распределяли солдат на постой поотрядно, отделяя по ходу движения небольшие группки бойцов и отправляя в ближайшие дома. Возможные возражения хозяев не учитывались, считалось, что они обязаны принять на постой солдат, обеспечив их как минимум крышей над головой. Таким образом, отряд таял по мере продвижения к центру города, и вскоре с Глебом остались только охранники и гвардейские стрелки.
На пути стали попадаться дома, во дворах которых отдыхали солдаты рыцарских дружин, раньше других подоспевших к городу. Дверь таверны, над которой был вывешен флаг с гербом, означавший, что здесь расположился благородный господин со своей дружиной, распахнулась и на улицу выбрался пошатываясь солдат в одной рубахе, прижимая к себе откупоренный кувшин и распространяя вокруг запах дешевого вина.
Глеб поморщился. В свое время он отслужил в российской армии и понимал, что солдат – тоже человек, и ему иногда требуется расслабиться, но нормы приличия они соблюдали и никогда не позволяли себе нагло расхаживать перед офицерами в таком виде. И уж тем более не позволяли себе нажираться до невменяемого состояния в боевой обстановке.
Солдат тупо пялился на приближающийся отряд, сделал несколько шагов на заплетающихся ногах и почти повис на коновязи, едва не выронив кувшин.
– Иик! – выдохнул он.
Глеб огляделся по сторонам и увидел возле трактира наполовину врытую в землю широкую деревянную бадью, наполненную водой. Он обернулся к своему сопровождению и заметил седоусого ветерана с нашивками сержанта. Лицо солдата показалось Волкову знакомым, и после небольшого насилия над памятью он вспомнил, что этот ветеран был среди тех, кто присутствовал вечером после бала в казарме и слушал земные песни в исполнении Глеба. Кажется, солдат плакал во время исполнения.
– Как тебя зовут, сержант? – спросил Волков, по дозвав ветерана.
– Капль, господин. Сержант Капль.
– Видишь это непотребство, Капль?
Сержант посмотрел, на что – точнее на кого, – указывает Волков.
– Да, господин.
– Бросьте эту пьянь в воду, пускай протрезвеет. – распорядился Волков и отвернулся.