Этим все сказано.
И все же я полудемон. Раньше меня это не беспокоило, а вот сейчас… я-то за себя постою, случись что. А Иннис?
Канцлер каким-то чудом умудряется устроить торжественную встречу – каждый день, что ли, готовились, чтобы не пропустить? Поднимаются флаги, играет музыка…
Пока мы едем по городу, кто-то кричит «Ура королю!». Привыкли, что ли? Все равно монеток я в толпу не бросаю. И не запасся, и неправильно это.
Первая, кто встречает нас у ворот дворца, – Марта. И ни одна придворная тварь не рискует покуситься на ее привилегию. Понимают уже, что я их всех на скотобойню отправлю, если мою няню хоть словом зацепят. За спиной, конечно, шепчутся, но гордости у некромантов на два десятка человек хватит. Так что не замечает их Марта привычно. А уж раденорские то попугаи али риолонские – неважно.
Спрыгиваю с коня и крепко обнимаю няню.
– Марта…
– Сынок… – это тихо-тихо, только для меня. И уже громко: – Ваше величество, добро пожаловать домой.
Отпускаю няню, чуть смущенно улыбаюсь, поводя глазами на Иннис. Марта прищуривается. Иннис легко спрыгивает с лошади, не дожидаясь помощи от кого-нибудь из придворных, чуть смущенно улыбается.
Взгляд Марты остается таким же сосредоточенным. Радоваться она не спешит, слишком хорошо ей памятна Карли. Иннис выпрямляется. Два черных взгляда скрещиваются так, что мне слышится звон мечей.
В этой ситуации я могу только подозвать канцлера, крепко пожать ему руку, благодаря за заботу о Раденоре, и приказать устроить всех приехавших во дворце. А меня проводить к телу жены.
Дариола отлично сохранилась. Бальзамирование творит чудеса. И нельзя ничего увидеть под раззолоченным платьем. Смерть придала ей достоинство, которого так не хватало в жизни.
Жалость?
Нет, это не обо мне. Да и чувство вины меня не мучает. Скорее, облегчение. Останься она жива – и как бы мы с Иннис…
Если бы не ее предательство, я не встретил бы Иннис. Никогда не знаешь, что будет внутри раковины – дохлый моллюск или жемчужина? Казалось бы, подлость, предательство, убийство, но зато я нашел Инни.
Стою на коленях и делаю вид, что молюсь. В храм проскальзывает Шимарис.
– Ваше величество, не стоит изображать скорбь там, где нет зрителей.
– Напрашиваетесь, Светлый?
Шимарис усмехается.
– Ваше величество, не стоит. Я вижу, что происходит между вами и графиней Андаго. Люби вы жену – новое чувство не вспыхнуло бы так скоро.
– Всем видно?
– Кто осмелится судить короля?
– И судить, и осудить… мой суд – народная молва[2]. Сами знаете…
– Знаю, ваше величество. Я помолюсь здесь. Думаю, королеве это было бы приятно.
Пожимаю плечами.
– Дарина была верующей.
– Верящей или верующей?
– Первое, – усмехаюсь я. Шимарис очень жестко разделяет две эти группы людей. Верящие для него те, кто слепо верит словам храмовников, не задумываясь, для чего то или иное правило, тот или иной обряд. Верующие – тут понятно. Люди, у которых в сердцах живет Бог. И вторых несоизмеримо меньше, чем первых.
– Все равно я помолюсь за ее душу, чтобы она нашла дорогу к престолу Света.
– А я тогда пойду… у меня еще есть дела.
И верно, у меня очень важное дело. Я не сомневаюсь, что Марта и Иннис уже встретились наедине. Надеюсь, дворец уцелеет?
