Свинцовые тучи мигом заволокли небо, первые крупные звонкие капли настигли нас с Валентайном почти у надвратной башни, ударили в нос, и я уткнулась в гордо выпрямленную спину. Вскоре копыта зацокали с эхом, Королева круто свернула в переулок, я искоса глянула на мелькавших людей, узкие дома, пристройки, переулки. Дождь усиливался, вода пузырилась на мостовой, вымывала открытые канавы. Мы ехали не в ту сторону.

– Мой дом находится…

Валентайн мотнул головой:

– Знаю я, где дом штатного мага, – он чуть наклонился вперёд и, припуская Королеву, перекричал шум дождя: – Но я собирался перекусить, так что…

«Моё мнение значения не имеет», – я вздохнула.

Влажно цокали копыта, улица стремительно пустела. Мы нырнули под навес трактира с распахнутыми ставнями. Плюгавый мальчик у дверей поклонился и, пожирая Королеву глазами, принял поводья. На всякий случай я крепко ухватилась за локоть Валентайна. Королева отпустила меня без приключений, но слезла я всё равно неловко. Валентайн со звериной грацией выпорхнул из седла, едва глянул на поклонившегося мальчишку и вошёл в озарённый жёлтым светом дверной проём.

– Королева, – одними пухлыми губами прошептал мальчик и повёл своенравную лошадку под дождь за угол дома.

Похоже, Валентайн здесь если не частый, то известный гость. Светлый хвост дёрнулся и исчез за поворотом, а я всё стояла, широко расставив ноги и наслаждаясь покоем в отбитой части тела.

Над дверью зеленела медной патиной вывеска «Графское подворье», из зала тянуло жареным мясом и чуть кисло вином, но шума, свойственного дешёвым питейным заведениям, не доносилось. Хотя сквозь шелест дождя слышались голоса. Утренний ломоть хлеба с бужениной и помидорами давно переварился, с каждым вдохом ароматы казались приятнее. Наконец, желудок громко заурчал.

«Валентайн хочет поговорить, как землевладелец, и я обязана его выслушать», – с тяжёлым сердцем и сжимающимся желудком я шагнула внутрь.

С первого, и второго, и третьего взгляда заведение выглядело пристойно, пусть на столах и не лежали скатерти, но столешницы – чистые, лавки – крепкие, в углах – кадки с блёклыми цветами. Масляные светильники желтили выбеленные стены и отскобленный до блеска пол, массивные двери и стойку трактирщика под тёмной лестницей. Крутая и глухая, она тянулась на второй этаж почти от входа.

У окна, загородив проход крытыми тканью корзинами, болтали две дородные женщины за сорок. Одна заметила меня, шепнула другой, и оживлённая беседа стихла. Несколько мужчин чиновничьего вида рассредоточились по залу и будто не видели ни друг друга, ни меня. Широкий стол у камина оккупировала семья: муж, жена и семеро детей, младший кульком сопел на руках бледной матери. Не столичное кафе, но что-то вроде того на местный манер.

– Наверху, – раздалось сбоку.

Вздрогнув, я оглянулась. Рядом с боковой дверью стоял низкий – мне, коротышке, по грудь – старик с кружкой и тряпкой в руках. Он улыбнулся, обнажая широкие желтоватые зубы:

– Вас ждут в верхнем зале, обед подадут через две минуты. Можете так и передать господину Эйлару.

Растерянно кивнув, я пошла к тёмной лестнице с лаково блестевшими перилами. Несколько пар глаз пристально за мной следили. Но заведение вроде пристойное, а я следую приказу. И мало ли, вдруг уговорю Валентайна на работу меня сопровождать…

Отполированные до блеска перила холодили пальцы. Ступени не только не скрипели, но и на волос не прогибались под моим весом. Развернувшись, я шагнула на второй этаж: разделённые тонкими перегородками белые столики примыкали к витражным окнам, вместо лавок красовались немного грубоватые, но стулья.

В стёкла глухо барабанил дождь, разноцветный свет дрожал на будто светившихся в сумраке скатертях, плясал на резной полке большого камина.

«Ну и где Валентайн?» – я пошла дальше, завороженно глядя на узорную тень каминной решётки на красном от бликов полу.

Из-за перегородки взметнулась тень – я отшатнулась. Крепкие руки ухватили меня за талию, притиснули к стенке, что-то звякнуло в сумке.

Валентайн шумно дышал мне в лицо.

«Что?..»

Он схватил меня за груди, влажный язык настойчиво толкнулся в губы. Я вытаращилась на зажмурившегося Валентайна.

«Да они обнаглели все! – Грудь распирало. – Проклятый Холенхайм!»