А ведь Арей об мести думал… и как знать… я его с зимы и не видела… не говорила… и вдруг да… нет, не стал бы он…

– Видишь, – Игнат мои сомнения почуял. – Ты сама понимаешь. Это он. Больше некому. Нет у матушки врагов. И не было никогда… а она умерла… она здорова была… и умерла… так не бывает, чтобы человек… и просто взял и умер. Он ее отравил. А скажут, что сама… царица ее не любила… знала, что матушка насквозь видит ее… не станет следствие чинить… все спишут… уже списали… смерть от естественных причин… так мне сказали.

– А…

– Нет! – взвизгнул Игнат, камень сжимая. – Он это! Некому больше… сначала матушку… потом меня… и все к рукам приберет… он наследство получит, а права не имеет! Ублюдок! Сразу надо было… следом за отцом… пусть бы… матушка пожалела… а он ее…

Ох ты, горе горькое…

Стою перед Игнатом и… жалко его… это ж как надо напужать человека, чтоб он всю прочию жизню боялся? И ныне-то, Арея не видючи, трясется весь.

Да только, коль думает, что Арей виновный, его бы и убивал. Я-то каким боком?

Об том и спросила.

А сама-то жду… считаю мгновеньица, щит плету, хотя ж не уверена, что спасет он от Игнатовой волшбы. Не сам он камешек оный подобрал, не сам заклятьем обплел, не сам придумал ко мне несть.

– …ты, может, и не виновата, но… прости… я не могу допустить… он и вправду к тебе привязан. Не знаю, что нашел, но если тебя не станет, он сорвется… и тогда… тогда все увидят, что он такое… если сам не сгорит…

Игнат осекся и губы облизал.

А после просто бросил камушек мне под ноги и отступил…

– Прости… – донеслося до меня.

И взвился столп огня до самых до небес.

Не рыжее.

Не желтое. И не синее даже, которому случается поселиться в заговоренных горнах. Белое пламя. Чистое, что снег первый. И лопнул мой щит, едва коснулось оно.

А я глаза закрыла.

От сейчас сгорю… стану пеплом, а с бабкою так и не перемолвилась словцом… и с Ареем… что с ним станется? А с царевичами…

…Милославою, которая…

Пламя обняло.

Окружило.

Дыхнуло жаром. И запахло сразу волосом паленым… дышать стало тяжко, а в горле заскребло… и отпустило.

Живая?

Иль целиком к заговоренному мосту перенеслася? Во плоти, как святая, про которую бабка сказывала? Я глаз приоткрыла… нет, сдается, святости во мне для этаких чудес маловато. Да и на мир иной, заповедный, сие место не похожее.

Сад.

Не сказать, чтоб обыкновенный… черемухою пахнет и так крепко, что вот-вот расчихаюся. Дорожка речным камнем мощеная. По левую сторону от ее – ветренички белые колышутся… колыхалися, ныне ж – пятно черное, не пепел даже, спеклася земля до корки…

Я присела.

Руку протянула. И убрала.

Жар идет от земли, что от печи, камни дорожки вон красные, остывають… а от ветреничков и воспоминания не осталося… а я живая.

Ущипнула себя за руку.

Живая.

И стою… дышу… кашляю, потому как в горло будто песку сыпанули… а еще… косу подпалила. Вона, волосья закрутились, обрезать придется, а я того зело не люблю… и добре, если пальца на два, а то и на ладонь… если не больше.

От дура!

Живая. А по косе печалюся.