…иду по дорожке. Руку жжет монетка, пополам резаная. Дивная такая. Не нашей чеканки. И знаки по краю выбиты, а что за они – разглядеть не выходит. Я уж и так, и этак монетку поворачвала, думала даже попросить стекло особое, скрозь которое всякую мелочь разглядывать сподручно, но после не стала. А ну как спрашивать станут, за какою такою оно мне надобностию? Солгать не сумею, а правды сказывать неможно.
И без того вышло неладно.
…дверь вылетела с грохотом и дымом. Полыхнуло.
Запахло паленым волосом.
Завыло.
И внове бахнуло.
Я только и успела, что бабку щитом прикрыть. После же… стало вдруг людно и так, что ежель не щит, то затолкли б. Я ужо и не разумела, что творится.
…кто-то кричал.
…громыхало.
…то горело, то шипело, то вовсе вода хлынула прямо-таки с потолка. Отчего-то стало жаль ковров, которые этакого обхождения не выдюжат. Небось и грязюки нанесли, и крови на них попало, и вообще… этого я и не додумала.
– Доигралась? – злой и холодный голос над самою головой раздался.
– Я думала, что на ней обыкновенный морок… что… – Люциана Береславовна говорила тихо, виновато, а я все одно слышала.
Сидела, бабку обнимаючи, радовалась тому, что живая она.
Не подманула тварь.
– …внушение… я прекрасно умею снимать внушение… тебе ли не знать?
И внове тишина.
Отчего бабку не заберут? Ее б к целителям… и меня… а сижу, щитом заслонившися… может, потому и не трогают? Надо б убрать, а я вот… я забыла. Вспомню, конечне, срок придет… а они все лаются и лаются. Во дурные…
– А подумать, что за внушение такое, которое наши ворота пропустили? Ты же разумная женщина, Люциана… раньше я так думал!
– А теперь?
– Теперь я поставлю вопрос о твоем увольнении.
Не поставит.
Это он так, грозится… перепужался он… я точно знаю, чую своим даром, который не нашел иного часу, чтоб проснуться.
…горе.
…и боль в груди, аккурат под сердцем, будто угольки раскидали и сердце этое на углях не то коптится, не то жарится. Как дойдет? Когда? Сколько уж годков мука невыносимая. И забыть бы, да и магики над памятью своею не властные.
…со страху он.
…липкий страх, тяжелый, что кисель переваренный. И никак-то от него не избавиться. Того и гляди, вовсе захлебнешься. Оттого и срывается Фрол криком.
Горько, и от горечи, не иначей, лопнула тонкая нить, которою меня в чужую жизнь потянуло. С нею и щит мой.
– Довольно. – Фрол Аксютович провел по лицу ладонью, стирая не то пот, не то прошлое. – Вам к целителям надо. И не дурите, Зослава.
Строго сказал.
Тихо.
И я только сумела, что кивнуть. Спорить силов не было. Он же подхватил бабку на руки и на Люциану Береславовну обернулся. Мол, гляди, чего натворила.
Она и глядела.
Прямо.
Без обиды, без злости, только…
…стучат каблучки, звенят серьги тяжелые. Смеется сестрица, пляшет. Крутанется и поднимаются юбки разноцветным веером шианьским…
Нет.