Даже ты почувствовала восторг от путешествий. Не хочешь посмотреть на это как на тягу к знаниям?

– Верно, – кивнула она. – Но я не могу перестать думать, что проходы предназначены для чего-то другого. Они создавались поколениями путешественников, верно? Откуда они узнали, как это делается, и почему прекратили?

Юноша отпустил ее руку, пытаясь придумать, как бы сменить тему на более безопасную. Этта была слишком умна, и Николас знал, что она обо всем догадается, едва он заберет астролябию у нее из рук. Теперь ему стало очевидно, что девушка не собиралась возвращать астролябию Айронвуду; он чувствовал, что план, о котором она молчала, был так же опасен, как и смел, – что она попытается использовать артефакт, чтобы вернуться в свое время, спасти мать и спастись самой. И хотя он не мог не восхищаться ее смелостью и сожалеть о безрассудстве, Николас хотел, чтобы она поняла, как глупо верить, будто от Айронвуда можно ускользнуть. В данной ситуации старик согласился бы, что его уход без разрешения не противоречил духу их сделки: следовать за нею любой ценой – коль скоро он вернется с астролябией. Но как Этта может быть уверена, что он простит ей подобное неповиновение?

Она возненавидит его за обман и предательство, но это он переживет. Однако он не мог жить, зная, что она находится в постоянной опасности. Что Айронвуд втоптал в грязь ее цветение. Это был единственный способ спасти ее саму, ее мать и свое будущее.

Этта поймет это. Со временем.

Возможно.

– Как думаешь, за чем они пошли? – спросила она, глядя на него ласковыми сонно-голубыми глазами.

Задай этот вопрос любой другой человек, Николас мог бы отмахнуться от него и продолжить заниматься своими делами; но ему было важно, что она искренне интересуется его мнением, даже зная, кто он такой. Он распознал желание, поскольку сам сгорал в таком же.

Желание. Усталость выпарила его до самых простых инстинктов. Он жаждал ее губ, ее прикосновения, уважения, внимания.

В ней. Рядом с нею. Вместе с нею. «Невозможно», – напомнил он себе.

Возможно, это было благом, что он не мог пересечься с самим собой, чтобы не было соблазна застрелить себя до заключения сделки с Айронвудом.

– Какой мужчина устоит перед богатством, ждущим, чтобы его нашли? – сказал он, проводя пальцем по резному краю стола темного дерева. – Или женщина, если на то пошло? – добавил он, думая о Софии.

– Возможно, – медленно проговорила Этта, перебирая лежащие на столе бумаги.

– Ты не согласна?

– Да нет, не совсем, – ответила она. – Наверняка это было мотивацией большинства, особенно тех, кто пришел позже. Но ведь первые путешественники не знали, что найдут? Требуется немалое мужество, чтобы шагнуть навстречу неизведанному.

– Или шантаж и страх, – многозначительно добавил он.

Она рассмеялась:

– Не думаю, что ими руководил страх… во всяком случае, надеюсь. Это были люди, преодолевшие невозможное, нашедшие способ сломать все законы природы. Они открыли целые миры. Может, они видели себя исследователями или учеными. Или, может, видели в этом призвание: выяснить, что ждет впереди, и что-то исправить. – Она говорила со все большим пылом. – Возможно, Элис была права – они изменили слишком многое, и все вышло из-под контроля.

– Призвание? – В его голосе невольно прозвучала насмешка.

– Конечно, – кивнула она. – Ты в это не веришь?

– Я верю в выбор, куда идти и зачем, а не в то, что путь уже существует и просто ждет, когда я на него набреду.

– Так ты не считаешь мореходство своим призванием? – поинтересовалась она.

– Нет. Это была единственная доступная возможность, и я видел, чего смогу добиться, если хорошенько потружусь.

Николас сам не мог поверить, что сумел выразить свои туманные чувства так просто и четко.

– Мне нравится плавать, – продолжил он, переминаясь под ее пристальным взглядом. – Я люблю вызов, который море бросает нам на каждом шагу. Оно позволило мне увидеть столько, сколько я и не мечтал, и подпитывает желание увидеть еще больше. И кроме того, я оказался чертовски хорош в этом деле. Что не отменяет очевидного факта: мое поприще выбрано не мною. И не божественным провидением.

Будь Холл по натуре коммерсантом, он мог бы пристроить Николаса подмастерьем торговца и пожинать плоды его талантов, пока Николас не накопил бы денег, чтобы купить себе свободу. Между тем его свобода была отправным пунктом, а не мучительным