журнал в руке.

Он может вернуться в «Горлицу», но сомневался, что старик оставит в покое его небездонный кошелек и пожитки, если будет считать, что может хоть как-то удержать ими Николаса при себе. Однако можно в последний раз найти Чейза и Холла, рассказать им о своих планах, а потом…

Уйти.

Он любил грубоватую красоту моря, как ничто другое, даже если оно его наказывало, даже если напоминало о его ничтожности перед лицом своего штормового гнева. Оно всегда ждало тех, кто отважится покорить его мерцающую кожу, кто посмеет использовать его как инструмент, чтобы познать фортуну, землю, себя. Разве в его времени не остались еще не открытые места, острова и царства льда, пути, еще не соединившие цивилизации? Разве не больно осознавать, что осталась последняя загадка… что их охота, их небольшое путешествие сквозь страх и изумление подходит к концу?

Нет, подумал он, потирая лоб тыльной стороной ладони. Кто же удовлетворится поисками четырех углов одного маленького мирка, когда перед ним раскинулось все время? Нет, нет и нет.

– Ух ты… – Этта снова ворвалась в его мысли, опустившись рядом с ним на колени.

– А что это? – спросил он.

Прислонившись к задним ногам тигра, она дотянулась до другого чучела – какой-то большой крысы – только стоявшего на задних лапках в красных галифе с желтыми пуговицами… ботинках… и перчатках.

Этта отряхнула с существа пыль и, как ни странно, прижала его к груди.

– Что-то, не принадлежащее этому времени, – догадался он.

Она кивнула, кладя чучело грызуна на пол, и перешла к оставшимся простыням, сдергивая их на пол, а он остался сидеть. Николасу открывался прекрасный вид на ее голые ноги. Женщины его времени прикрывались от макушки до лодыжек, и ему приходилось собирать в кулак всю волю и честь, чтобы не зацикливаться на невероятно гладкой коже, открывавшейся ему последние два дня.

Импровизированный бинт соскользнул с икры девушки, открывая край вздувшейся волдырями огнестрельной раны. Им нужно… Чему его учили про микробов и болезни? Продезинфицировать каким-нибудь алкоголем. Замотать чистым бинтом и молиться Богу, чтобы он ее не обезобразил.

Когда Этта повернулась к нему, опершись о стол, он поразился усталости и ужасу, так глубоко врезавшимся в ее прекрасные черты.

– В чем дело? – спросил Николас.

Этта отвергла вопрос, пожав плечами.

– Я не умею читать мысли, – заметил он. Это был чужой дом, и пока они не удостоверятся, что он принадлежит Линденам и никто сюда не заявится, он не мог избавиться от беспокойства.

Этте удалось слегка улыбнуться:

– Иногда возникает ощущение, что умеешь.

Довольно часто их мысли текли в одном направлении, но порой Этта оставалась такой же загадочной, как звезды на небе. Николас заставил себя подняться с пола и подошел к ней.

– Не знаю, почему это меня расстраивает, – сказала Этта, теребя концы ленты, которой он повязал ее волосы. Николас поймал ее руку и сжал в своих ладонях. Девушка так затрепетала, что он испугался, что она возьмет да и выпорхнет в окошко. И, конечно, этот пьянящий цветочный аромат, сводящий его с ума, заставляющий думать о шелковистом ночном воздухе, луне, висящей, как опал, в небе и…

– Все путешественники такие? – спросила она, обводя комнату свободной рукой. – Коллекционеры? Туристы в разных эпохах? Разъезжающие посмеяться и насобирать сувениров для показа? Символов событий… – Она взяла клочок бумаги. – Смотри: кто-то взял себе билет на «Титаник», а вот коробка с надписью «Помпеи», которую я даже не стану открывать. Есть ли во всем этом смысл, кроме как потешить себя? София утверждала, что путешественники защищают временную шкалу, но, похоже, они защищают только свое право на любопытство.

Комната казалась собранием трофеев беспорядочной жизни, не имевших ничего общего, кроме одного: принадлежности к разным эпохам. Часы в странном стиле ровных линий; мечи на стенах; фарфоровые безделушки; шелковые халаты и одежда, превосходящие все его самые смелые фантазии; ломкие пожелтевшие плакаты и газеты – и все это рядом друг с другом, словно подобное смешение было чем-то совершенно обыкновенным. Склад семейных сокровищ или личный музей.

– Разве это так уж плохо? – спросил Николас. – Развлечения – привилегия, доступная немногим. Искать их – не преступление.