луками, а лошадь на скаку не всякая стрела сразу остановит. Он пригнулся в седле, прячась за широкой шеей кобылы.
До деревьев оставалось всего ничего, когда, сбивая листву, снова полетела оперенная смерть. Над ухом прошелестело, и Оливье едва не расхохотался. Геенна огненная! Криволапое дурачье с перепугу метит не в лошадей, а в седоков!
Шпоры заставили гнедую рвануться вперед, снося широкой грудью несколько тонких осинок. Она птицей взлетела на невысокий холм, и сквозь развевающуюся гриву Девенпорт увидел вдруг шапку: кто-то улепетывал прочь, прыгая через сухостой. Поздно спохватился, приятель!
Рукоять скимитара уже устроилась в руке – после боя в монастыре Оливье успел подобрать себе новый клинок взамен сломанного, но случай испытать обнову в деле представился лишь единожды – той проклятой ночью в переулке. Против чудища добрая сталь оказалась бессильна, авось с людьми не подведет. Наклонившись вправо, капитан рубанул драпающего лучника поперек хребта у основания шеи. Даже не охнув, человек с разбегу сунулся лицом в густой черничник.
«С почином, mon ami!»
Слева он увидел еще одного: рослый малый в короткой, плохо подогнанной кольчуге пятился, поднимая заряженный самострел. Коротким рывком повода Девенпорт заставил гнедую придержать бег и стремительно развернуться. Парень с арбалетом попятился от храпящей кобылы, запнулся о кочку, испуганно вскрикнул… Скимитар перечеркнул искаженное страхом лицо – так перо сборщика налогов вычеркивает из приходной книги расплатившегося должника.
Ну, кто на очереди? Оливье быстро огляделся и в десятке шагов от себя увидел Микаэля: тот выпрямлялся в седле, поднимая влажно поблескивающий меч, под копытами его жеребца недвижно распростерлось чье-то тело. Сутана задралась покойнику по самые ляжки, из-под грубой материи нелепо торчали голые ноги… Сутана? Merde! Это же проклятый монах!
Тут мимо Девенпорта пронесся конь без седока. Хольт? Где Хольт?! Он отыскал взглядом парня, и под сердцем похолодело: Хольт пытался подняться из смятого его падением куста дикой смородины; капитану совсем не понравилось, как неуверенно, неловко двигается обычно сноровистый здоровяк.
– Ну, держитесь, дерьмачи! – Оливье завертел головой, высматривая кого-нибудь, на ком можно сорвать вспыхнувшую злость.
Кобыла под ним вдруг поднялась на дыбы. Сквозь испуганный лошадиный храп и собственную брань Девенпорт услышал странный вибрирующий свист, от которого заныло в ушах: словно огромная гадюка пыталась реветь по-медвежьи. Матерь Божья, что еще за чер…
Показалось: в грудь гнедой саданули крепостным тараном – страшный удар бросил животное назад и опрокинул на спину. От неминуемой гибели Оливье спасло лишь то, что тем же самым ударом его вышибло из седла и унесло в густой рябинник, немного смягчивший падение. Все же земля приняла человека неласково, и от встречи с нею в глазах помутилось. Пока вставал и тряс головою, перед мысленным взором предстало как наяву: монастырский двор, седой старик в пестром халате, воздетые сухие руки… Уж не аббат ли Герман воскрес дьявольским повелением, чтобы снова заступить дорогу Оливье Девенпорту?! Или его чудовищную волшбу унаследовал другой еретик из Ротшлосса?!
– Клянусь своим пропуском в ад! – прорычал капитан, подбирая оброненную саблю. – Кто бы ты ни был, le betail,[82] я выпущу из твоего брюха все твои гнилые…
Дыхание перехватило, когда он увидел,
– Хр-рс-с-с-с! – Перешагнув через кобылу, почти переломленную ударом напополам, чудище направилось прямиком к Девенпорту.
– Будь я прок…
Он едва уловил тот миг, когда огромная туша рванулась вперед, двигаясь с невероятной для своих размеров скоростью. От взмаха лапищи – совсем человеческой, пятипалой – Оливье увернулся лишь чудом, а второй выпад твари, чуть зацепив капитана, отбросил его на десяток фуссов.
«Эдак мне скоро конец настанет, – подумал наемник, вскакивая из переката на манер уличного трюкача. – Заденет вскользь раза три – и я уж не поднимусь».
Ребра в том месте, куда угодили пальцы «обезьянища», наливались ноющей болью. Монстр ничем не походил на ту ночную дрянь, Ворга, но был, пожалуй, столь же опасен. Как же его уложить половчее?
– Эй, ты, образина!
