что мне это близко.

Конечно, инквизитор лукавил: когда представлялся случай, он не упускал шанса отплатить обидчикам. И сейчас у него даже дыхание перехватило при мысли о возможности расквитаться со всеми: с бароном, с его выскочками-слугами и, само собой, с паршивцем Кристианом!

– А меж тем только так и нужно поступать с неправедными людьми, – не спрашивая позволения, старик взял кувшин, плеснул вина в кубок и залпом выпил. Потом, наклонившись через стол, приблизился к лицу Иоахима: – Я наслышан о том, как вас предали те, кому вы доверяли. Мне кажется, будет справедливо сделать так, чтобы они поняли, какую страшную ошибку совершили. И я готов вам в этом помочь.

По спине инквизитора аж мурашки пробежали: мысль о мести (нет, не о мести, а о воздаянии – тут старик прав!) была сладка. А воплощение ее будет еще сладостнее! Вот только решиться непросто – всю свою жизнь Иоахим опасался действовать в открытую. Наверное, именно это и привело его в Богом забытый Шаттенбург? Было бы побольше решимости, так не оказался бы на побегушках на исходе шестого десятка!

– Вам-то с этого какой прок, почтенный…

– Вернер, – старик кивнул, и плешь блеснула в неярком свете висевшей над столом лампы. – Просто Вернер. И возможности для помощи достойному служителю церкви у меня имеются. Что же до того, какой мне прок…

Он неприятно улыбнулся.

– Скажем так, есть у меня свои резоны. Вам же, думаю, довольно будет знать, что с вашими они совпадают… – Он сделал чуть заметную паузу и исправился: – Не помешают им. Главное же: те, кто выступил против вас, должны получить по заслугам.

Эти слова понравились священнику: в самом деле, пора бы уже всем понять, кому они – барон, его прислужники, мерзавец Кристиан – решили перейти дорогу! И если в ненавистном городишке отыскался хоть один искренний, преданный делу церкви человек, так неужто он пренебрежет его помощью? Нет, нет и нет! Что же до интересов Вернера… У каждого они свои, и пока не идут вразрез с интересами Иоахима – какое ему до них дело?

Наполнив кубок, он подвинул его к новому знакомому. Тот, правильно расценив этот жест, медленно выпил вино. Потом сказал:

– Так вот что я предлагаю…

– Рана скверная, – затянув потуже узелок на повязке, Николас выпрямился. – Наконечник широкий, жилы посек. Пареньку еще повезло, что стрелок ему достался паршивый. На этой полусотне шагов даже я бы, думается, сумел в горло попасть.

Кристиана передернуло, и он, без того серый от боли, побледнел еще сильнее.

– Вот уж повезло, так повезло…

– Пока в город вернемся, растрясем, – мрачно сказал Микаэль. – И его, и Хольта.

Николас согласно кивнул: послушник – еще полбеды, человеку Девенпорта досталось похлеще: самострельный бельт увяз у малого в боку, и, пока его из раны тянули, наемник впал в беспамятство. Хоть и здоровяк, а с такой дырой может даже к священнику не доехать для последней исповеди.

– До Йегерсдорфа втрое ближе, чем до Шаттенбурга, – Николас посмотрел на Ульрику, стоявшую чуть поодаль, – женщина держалась в стороне от людей, которым недавно столь своевременно пришла на выручку; лицо ее выражало равнодушие, но внимательный взгляд министериала задерживался то на сжатых в нитку губах, то на отвердевших линиях скул. Что-то явно беспокоило баронессу.

– Фрау Ульрика, – позвал Николас громче, – помощь ваша пришлась нам как нельзя кстати, но я вынужден просить о большем.

Определенно ей не понравилась его просьба – он понял это по глазам, которые странно изменились, стали будто бы глубже, а в темной зелени сверкнули вдруг золотые искры… Молодой человек моргнул, и все пропало. С усталости мерещится, что ли?

– Хорошо, – с усилием произнесла женщина. – Помочь вам – мой долг.

– Гляжу, вы не боитесь по здешним лесам одна гулять, – сказал Девенпорт с неожиданной резкостью, и Николас поморщился, поймав взгляд наемника, устремленный на баронессу: жадный, пристальный, словно ощупывающий.

– Вы сейчас на моей земле, – холодно сообщила Ульрика. – В моем лесу. Удивляюсь, что фрайхерр фон Ройц об этом не знает.

Капитан и министериал переглянулись.