– Ты очень смели зольдат, ти настоясчи зольдат, ми не хотет тебе повесить, потому говорит, где ваш штаб и где есть ваши зольдтен?

Я открыл рот, выразил свое мнение о Гитлере, о его матери, о Еве Браун, о матери толмача, о его жене, о жене офицера и о его матери. Дальше продолжать порноисторическое путешествие мне не дали, поставили ящики из-под чего-то. И это была моя Голгофа, возвели на нее меня, одели на шею петлю и выбили ящики на хрен. Уфф, наконец-то, заждался я уж.

Темнота…

Перемотка!

Тьфу ты, что за мазошоу? Но выбрался, слава богу, и с выводами, надо нам сразу рассредоточиться и стрелять всем вместе. И выбить к чертовой матери пулеметчиков на хрен, первым делом, даже без очереди, ну и суку офицера тоже. Сантименты к черту, лучший вражеский пулеметчик – дважды мертвый вражеский пулеметчик! И никаких гвоздей, саморезов, шурупов и т. д.

Значит, стратегию надо построить по-умному, потому начинаю с Петра:

– Значит, ведешь к мотоциклам, окружаем под прикрытием леса, первыми выстрелами надо снять пулеметчиков, потом ураганный огонь по всем. Товарищи, среди нас есть снайперы или просто меткие стрелки?

– Товарищ старший лейтенант, снайперов нет, но есть три охотника. Бойцы Севастьянов, Никодимов и Янушевский.

– Так, Янушевский, ты поляк, откуда? – задаю вопрос здоровенному погранцу с вислыми усами и кисловатым длинным лицом.

– Товарищ старший лейтенант, да, я поляк, Збигнев Янушевский, правда, и родился и вырос в окрестностях станции Даурия[67], с дедом охотились на пушного зверя.

– Тогда ты, Янушевский, берешь на себя одного пулеметчика на мотоцикле, ты, Севастьянов – второго. Твоя задача, Никодимов: сперва унтера, унтерье у немцев с автоматами шляются, а после автоматчика-офицера.

– Товарищ старший лейтенант, – говорит шепотом мне Онищук, – мы уже подходим.

И впрямь послышались далекие голоса и смех. Ну да, немцы еще не дефлорированные, наглые, потому и самоуверенные, как Митт Ромни[68] на первых теледебатах. Ниче, будет и на них Бардак Хуссейнович Обама[69]. И я шепотом раздаю последние указявки:

– Подползаем медленно-медленно, не шуметь. Они нас услышать не должны, услышат – погибнем. На лучшие позиции идут наши охотники, короче – сами места выбирайте. Остальные: распределить каждый своего немца, но огонь открывать только после охотников. Ну что, охотнички, вот и сезон открылся: на новых хреновопушных зверей породы «высшая раса». Приготовиться… Снайперы, начинаем по моему сигналу! Сигнал… как и прежде: «Бей гадов!» Пятиминутная готовность, приготовиться, прицелиться и дослать в стволы патроны.

Доползли без приключений… Расположились, то есть разлеглись…

А мне начинает нравиться воевать! Командовать-то я привык, часто приходилось руководить (но мелкими группами людей). Я часто замечал, что люди в экстрим-ситуации, не то что бы другими – собой командовать не могут. А у меня в «экстриме» все еще и обостряется. Вроде щас совсем не час самовосхвалений (тем более там, на дороге, когда на меня танк пер, я ж все-таки растерялся), а я расщедрился, как американцы на права человека (особливо в неугодных им странах). На фиг!

На проселке стоит разбитая и расстрелянная люфтвафлями колонна многострадальной РККА. Видимо, первым бомба повредила трехбашенного великана, что стоит впереди («Т-28» – и какой кретин пустил его в голове колонны?), и колонна остановилась – впритык друг к дружке. Проселок-то узкий, и по краям деревья! Некуда нашим было деться, вот и бомбили-расстреливали потом спокойно, как на полигоне. Вокруг машин немчура – суетятся, барахольничают нашим казенным имуществом наркомата обороны и, как злокачественные муравьи, таскают все к своему ахвицеру. А тот стоя и молча руководит унтером, который сортирует-командует: что куда нести. Рядом с унтером какой-то фельдграуурод записывает, что куда покладено… Орднунг, епсти вашу за ногу!

Практически все немчурины как на ладони, и даже карабины у кого – за спиной на ремне, а у кого – и в сторонке стоят. Значит, секунды две-три безнаказного немцеубивания у нас есть. Ну:

– Бей гадов!

Практически одновременно поляк-таежник открывает дополнительное отверстие во лбу пулеметчика на левом мотоцикле, а Севастьянов делает точечный массаж сердца второму пулеметчику. Попаданием в какую часть тела унтера, стоящего у грузовика, того отправляет в осадок Никодимов, я не вижу, но тот падает, как курс доллара в 2008-м.

Ахвицер[70] поворачивается к нам лицом. Бум! – это Никодимов. Никодимов – немцы, счет 2:0. «Какая боль! Какая боль!» – это я вам, фрицы, пою, хоть и мысленно. Цените, гады. Не, не оценят ведь, да и слух музыкальный у меня ниже уровня Мирового океана. Да и хрен с ними!