тогда что?

– На каком «Опеле»? – мямлю я, его-то на хрен не пошлешь, это ж Шлюпке.

– Женщина на «Опеле», конец статусу холостяка, – говорит Шлюпке и усмехается, – кстати, прекрасная женщина, и интендант неплохой, быстро она у нас в имущественном плане порядок навела. Теперь и в вашей личной жизни порядок наведет, желаю удачи, камерад Любимов.

Теперь понимаю, что это от чистого сердца, и я пожимаю ему руку, приговаривая:

– Спасибо, Бернхардт, спасибо!

Иду в штаб к полковнику, стучусь (сапогом о сапог, домофонов-то у шалаша нема) и, услышав разрешение, вхожу. Полковник почему-то задумчив, ну да разведчики молчат. Те поехали веерным способом шерстить окрестности еще вчера, да и колонна была подарена ведь ими. Веерный метод это: они делятся на три-четыре группы, веером обследуют 5—20 километров, затем встречаются, систематизируют собранную информацию. Если информация горячая или очень вкусная, то должны сообщить в центр, а если нет, то идти дальше, также растекаясь по сторонам, и снова соединяются для анализа/сортировки собранной информации, эдакий частый бредень, рыбачьим термином если пользоваться.

И вот скоро сутки, как их нет. Правда, вчера в полдень была от онищуковцев шифровка, ну та самая, о колонне вкусной и горячей. И с тех пор молчок, вот, значит, потому полковник и грустен.

– Товарищ полковник, не переживайте, ребята не в первый раз в поиске, и раньше бывало, задерживались. Война есть война.

– Да я все понимаю, но в крепости мы потеряли очень много людей. Эх, если бы все погибшие там были здесь, с нами, мы бы второй фронт тут открыли.

Бедный полковник не знает, что в нашей реальности (а может, и эта наша, просто я своим попадаловом историю поменял?) крепость пала, и из защитников выжили единицы, да и то, пройдя ад концлагерей (гитлеровских конечно, а не «сталинских» согласно либералам).

В шалаш входит Ивашин со старшиной, и тот зовет нас на завтрак. Вчера батальон Ахундова понарыл землянок, а плюс еще и столовую с кухней. Под сенью больших деревьев устроен навес, под ним длинные лавки и столы. На двести сидячих мест, то есть прием пищи по очереди, на всех столовую строить и траты большие, и хрена замаскируешь (а гол на выдумки хитер, то есть голь, гол-то из другой оперы). Садимся с краю и принимаемся закусывать чем бог (простите, Вермахт) послал, тут же, вполголоса переговариваясь, завтракают бойцы ЗАР.

Закончив прием пищи, поднимаемся, и курящий Ивашин сладко затягивается какими-то диковинными (особенно для меня) трофейными сигаретами. Я в той жизни курил, а в этой даже не тянет, но стою рядом, полковник ушел.

– Ну что, Ивашин, как тебе панцер четыре?

– Хороший танк, товарищ старший лейтенант, но первое что не нравится мне: броня слабовата, против нашего «КВ», да и супротив «тридцатьчетверки» тоже не катит. Второе: пушка тоже слабовата, даже немцы его окурком прозвали, но машинка комфортабельная.

– И что «КВ» или панцер VI?

– «КВ», однозначно «КВ», тем более мой «Кавэша» ждет меня в лесу и хранит моторесурс, а этот поломается, новый отобьем.

Позавтракавшие первыми, бойцы первой роты батальона Ахундова уже вовсю стучат топорами, скрежещут пилами и шуршат лопатами. У них же поручение строить зимовку номер 2, вот они и работают с утречка.

– Радиограмма, радиограмма, – кричит чеченец-«дешифровщик» и бежит, не разбирая дороги, к штабному шалашу. Подзываю его и беру шифровку, блин, она на чеченском.

– Ну-ка, Заурбек, переводи, – говорю ему, тот берет бумагу и читает, сразу переводя в голове, синхронно:

– У нас все нормально, переночевали в деревне Ганучки, скоро идем обратно. Онищук.

– Давай, Заурбек, беги к полковнику, порадуй командира, – сказал я, и тот упорхнул как орел с места в форсаж.

Глазею, как бежит чеченец, кто-то берет меня за руку:

– Милый, мне нужно человек пятьдесят, чтобы перенести имущество из шалашей, да грузовиков в готовые склад-землянки.

– А разве уже есть готовые землянки? – спрашиваю у Маши.

– Да, Прибылов сказал, что две большие землянки-склады готовы.

Как раз выходит с завтрака Гогнидзе со своим ЗАР, и я порчу ребятам день с самого утра:

– Лейтенант Гогнидзе!