Вместо ответа парень шарит в кармане куртки, вытаскивая оттуда бархатную коробочку: в каком же она сейчас с ним диссонансе, – с его потертой курткой, съемной квартирой и далекой мамой из Мурманска, – дырявые ботинки и эта вещь, еще пахнущая буклетами ювелирных магазинов…

– Погоди, не надо открывать. Погоди, Егор.

Пальцы осторожно скользят по его загорелой щеке.

Почему так важно, что этот парень, который стоит перед ней, так реален? Что у него такое родное, симпатичное лицо, с неизвестно откуда взявшимся в Питере загаром, белесая мокрая челка, которую он взмахом откидывает назад, кошмарная серьга в ухе… и удивительные лучистые глаза, в которых плещется веселая зелень. Для своих девятнадцати лет он рослый, с широкими плечами – спасибо годам занятий в бассейне. Но с лица еще не сошло детство, задержавшись в озорной улыбке, ямочках на щеках, чуть неправильной форме носа…

Как они познакомились? Все школьные годы на полке в ее комнате стояла маленькая деревянная фигурка, выточенная дедом: озорной мальчишка, похожий чем-то на Егора. Однажды, возвращаясь из школы, заметила парня в автобусе, в толпе друзей. Он ответил заинтересованным взглядом, и всю дорогу поглядывал в ее сторону, не переставая трепаться с приятелями. Она, выйдя на своей остановке, с тоской оглянулась – и вдруг увидела, как парень продирается за ней вслед, воюя с дверями автобуса. Догнал!

А сейчас эти воспоминания, которые всегда были для нее бесценными, кажутся зыбкой рябью на волнах памяти. На лестнице висит тишина. Почему, почему внезапный страх нереальности происходящего предательски искажает прекрасные моменты?

– Чего ты, Владк? – зеленые глаза смотрят на нее изучающе, настороженно.

– Здесь… смотри, сколько пауков, – Влада вдруг пугается своих воспоминаний.

– С лета набежали, так и живут. Они не страшные… – Егор щелкает одного из пауков, и тот падает на пол, сорвавшись с паутины. – У тебя даже на шее паутина. Давай, сниму…

Паутина с шеи снимается как-то болезненно, липко цепляясь за волосы, царапая кожу. Егор щелчком сбрасывает ее остатки с пальцев.

– Разве Царевы дадут нам стулья, почему дед попросил об этом? – вдруг спрашивает Влада. – Они же… с ними же что-то случилось. Мне так кажется…

– Владочка, Егор, ну что же вы, мы ждем! – выглядывает из-за двери мама. – Пойдемте за стол, ведь у нас семейный праздник!

Семейный праздник.

Эти два слова какие-то чужие, незнакомые для нее и невероятно теплые. Этим словам противиться невозможно, так же, как и спорить с мамой.

И они с Егором возвращаются в гостиную, садятся за стол. Расставляются чашки, в гостиную вносится чайник, из носика которого струится пар. Хлопочет бабушка, суетится дед.

– А торт нарезает именинница! – торжественно говорит отец, и Влада берет в руки нож.

Хрустят под лезвием ножа безе и орехи, мягко струится ванильный крем. Но стоит ножу приблизиться к цифре «18», как рука слабнет… от ужаснувшей мысли.

Все не так, не так.

– Я не помню своих семнадцати, – тихим, как писк охрипшей мыши, голосом говорит Влада. – Мне не может быть сейчас восемнадцать. И… если сегодня у меня день рождения, должен быть октябрь. Почему, что со мной?!

– С тобой все отлично, – говорит Егор, погладив ее по плечу. – Теперь вообще все супер. Ну, я дождусь свой кусок торта или как?