Уже говорят.

Она определенно что-то знает, и руки ее выдают. Пальцы вцепились в широкий браслет из красного полипласта. Дергают. Крутят. Царапают короткими ноготками.

— Д-да… он давно уже умер.

Еще одна неловкая улыбка.

— Лафайет Лайм, так его звали, верно? — Тельма, не дождавшись приглашения, присела. — Да вы присаживайтесь…

Чего она боится?

Ее отец и вправду давно мертв. Сама она… имя мелькнуло в деле, но и только. А ведь ей было шестнадцать. Взрослая девушка, почти женщина…

— Не понимаю.

Пальцы замерли.

А ладони вывернулись, уже не розовые — сероватые. У приютских Тельма уже видела такую кожу. От частого мытья она сохнет, идет мелкими трещинами, зудеть начинает.

Неприятно.

— Вы ведь были уже взрослой? Вы должны были помнить то дело… смерть Элизы Деррингер.

Руки серые, а сосуды — синие, вспухшие.

Но не жаль.

Вот нисколько не жаль Аманду… несколько минут разговора — разве много? У нее ведь было столько времени, целых десять лет. Да и слова… что они изменят в ее жизни? Разве отнимут мужа? Дочь? И этот очаровательный домик с огромной кухней и парой- тройкой спален?

Здесь и гостевые комнаты, надо полагать, имеются.

— Я… я не интересовалась делами отца.

— Да? — Тельма не собиралась отпускать ее так легко. — А мне казалось, именно вы помогали ему вести прием…

Пальцем в небо.

Но удачно.

И руки замерли.

Плечи опустились под невыносимой тяжестью.

— Я… у нас не было другого выхода… отец ушел из госпиталя. Вынужден был. Его силы таяли. Он всю свою сознательную жизнь помогал людям, — теперь она говорила тихо и зло. — Знаете, скольких он спас?

Тельма понятия не имела.

И не желала знать.

— Но когда мы оказались здесь, выяснилось, что никому мы не нужны. И его старые друзья… нет больше ни друзей, ни благодарных пациентов. Зато все наши сбережения ушли на новую лицензию. Старая, видите ли, не годилась.

Эта злость была беззубой, как старая собака.

— Он искал работу, но все приличные места оказались заняты. А в том госпитале, куда он все же устроился, приходилось вкалывать и днем, и ночью… но это ведь обязательное условие! Полтора года работы в госпитале и рекомендации, без них никто не даст разрешения на практику.

— Там он перегорел?

Тельма прислушалась к себе. В теории она могла бы посочувствовать не очень молодому человеку, который оказался в подобной ситуации. Чужая страна. Безумные законы. И юная дочь на руках.

— Да! — Аманда вскинулась и уставилась с вызовом. — Он тратил больше, чем мог себе позволить, а когда все-таки добыл разрешение, то… то…

— То выяснилось, что толку от него нет. Ему ведь недолго оставалось, верно?

Это некрасивое лицо скривилось, и показалось, что Аманда вот-вот расплачется.

— Зачем вам это?

— Затем, что я хочу понять, как целитель, опытный целитель и неплохой в сущности человек, а ведь ваш отец был таким, дошел до убийства.

— Он… он не хотел ее убивать!

И снова страх.