— Высшая справедливость? — она не смеялась, она понимала. Или видела? То же, что видел Мэйнфорд, а точнее — Зверь в нем..
…дождь.
…и мороз. Плохое сочетание. Глазированная дорога, и водитель, раздраженный, взбудораженный недавней беседой, которая пошла совсем не так, как ему представлялось. Он всегда садился за руль сам, особенно желая успокоиться.
Скорость позволяла на мгновенье стать собой.
Избавиться от маски. Выплеснуть эмоции… непозволительная роскошь. И новое авто — низкий спортивный «порше» — требовало скорости.
Сорок миль.
И шестьдесят.
Сотня… охрана отстала. Ну и плевать. Он знал дорогу. Каждый поворот, каждую колдобину. Он проехал бы и с закрытыми глазами, поэтому и не поверил, когда эта дорога вдруг поплыла, выпуская тень женщины в белом пышном платье…
…Мэйнфорд открыл глаза.
Завтра. Обо всем объявят завтра.
— Так ты согласишься? — он подхватил женщину на руки, а она лишь вздохнула:
— Ты же не примешь отказа.
— Не приму.
Зверь смеялся.
Люди, с его точки зрения, были забавны…
Над священным Атцланом поднимались дымы. Они тянулись к серому небу, будто стремясь привязать его к городу, укрыть от посторонних глаз.
Кохэн остановился у ворот.
Охрана оставила его еще милю назад, здраво решив, что с прямой дороги сворачивать некуда. А если вдруг возникнет у безумца подобная идея, то пуля догонит. Они рады были бы выстрелить.
И чудо, что сдержались.
Кохэн посмотрел на небо.
Ничего.
Пустота. Ни теней, ни призраков… ни богов. А если то, что было, почудилось ему? Предсмертный бред? Или наркотический? Вызванный стрессом, переутомлением, которое наложилось на ментальное воздействие?
От сомнений слабели ноги. И будь у него выбор…
…выбор был.
…виселица или Атцлан. И Мэйнфорд злился, не понимая, чем древний город привлекательней веревки. Когда-то Кохэн имел неосторожность рассказать Мэйни, как в этом городе поступают с предателями.
Донни сказал бы, что все справедливо…
Кохэн тряхнул головой, и золотые фигурки в волосах зазвенели. Дома… он наконец-то почти дома… так стоит ли думать о плохом?
Что до сомнения, то судьба у него, верно, такая.
И Кохэн решительно протянул руку к створкам ворот. Некогда покрытые золотыми пластинами, ныне они гляделись жалко. Каменное дерево. Старые шрамы. И черные металлические петли. Засов, с которым возиться пришлось самому. Позже врата закроют, запирая опасных хищников в клетке. И жаль, что прощание вышло скомканным.
— Мне жаль, — Кохэн не испытывал сожаления, разве что по поводу людей, которых он убил.
— Дурак, — Мэйнфорд кипел и с трудом сдерживался. — Вот какой Бездны ты… ты был не в себе! И любая экспертиза… ментальное воздействие… ты был не в себе!
Да, пожалуй, хороший адвокат сумел бы оправдать Кохэна.
Но зачем?
Люди не поверят ни в ментальное воздействие, ни в то, что Кохэн вовсе не безумен… напротив, преисполнятся гневом, который выплеснут не только на него.
Мэйнфорду достанется.
