камней. Но он сам по себе был ревнив, наверное, поэтому…

— Наверное.

— Мама редко доставала его. Она терпеть не могла прикасаться к этому… камню. А мне он нравился. Живым был. Теплым. Всегда теплым, даже когда только открываешь шкатулку. А сейф с драгоценностями стоял в холодильной комнате, той, где меха, понимаешь?

— Понимаю.

— И с чего ему быть тогда теплым? Кстати, позже она отправила самые дорогие вещи в банк. Те же алмазы. Или еще имелись безделушки из Старого Света родом. Главное, что этот камень… он должен был стоить немало, но она не посмела расстаться с ним.

— …смотри, какая ты красавица, — Элиза расставила бархатные футляры на столике. И сама надела алмазный венец на голову Тельмы. И держала — венец был слишком велик.

И Тельме он не нравился.

Вовсе она не похожа на принцессу. Принцессы прекрасны, а она… это только мама повторяет, что она, Тельма, красавица. Другие так не думают. И Тельма знает. Слышала, как одна горничная говорила кухарке, что девочку боги внешностью обделили.

Но сейчас она кивнула.

Мама так редко бывала дома. И чтобы свободна, чтобы не учить роль, не репетировать, не готовиться к очередному вечеру… нет, вечера Тельме нравились, но еще больше нравилось, когда они оставались вдвоем с мамой.

— Алмазы всем идут, благородные камни, — Элиза отложила венец и извлекла серьги. — А вот это сапфиры. Видишь, сколь чисты? Говорят, они рождены самим морем. И приносят владельцам удачу.

Синие камни показались невзрачными.

Мелкими.

— Изумруды… жемчуг… примерь…

И нить обвивает шею Тельмы. Она похожа на удава из книги по естествознанию, Тельме даже страшно становится, что сейчас нить оживет и задушит ее.

Но мама спокойна.

— А это?

Последняя коробочка. И мама, глядя на нее, хмурится, она пытается вспомнить, как вообще достала ее.

— Это… не важно.

Крышка слетела сама. Наверное, конечно, мама ее задела, когда поднимала футляр. Или крышка эта изначально сидела неплотно. Или просто мама разволновалась… главное, что изнутри полыхнуло алым.

— Покажи!

Тельма поняла, что должна увидеть камень. И мама со вздохом подчинилась ее желанию. Она вытащила его, стараясь не прикасаться, и цепочку держала на вытянутой руке, и морщилась.

А Тельма… Тельма заворожена сиянием рубина.

— Какой он… можно мне?

Ее оставили равнодушными иные украшения. Нет, вежливости ради она перемерила их, но… камни — всего лишь камни. Кроме этого.

— Голос крови не заглушить, — мама произнесла это тихо и в сторону, но безропотно протянула цепочку.

Слишком длинная.

Нелепая какая-то.

Холодная.

А вот камень, упавший на ладони Тельмы, наоборот, горячий.

— Сердце императора, — Элиза глядела в зеркало, и в нем Тельма видела себя же, неожиданно повзрослевшей и… прекрасной?

Невозможно!

И все-таки ее обычная бледность больше не казалась проявлением болезни. И черты лица обрели некую утонченность. Волосы… нелепые тонкие волосы, из которых никогда не удавалось сотворить прическу сложнее косы, волнами легли на плечи.

Белоснежный плащ.

И глаза… не бледные, серые, как обычно, но яркие.