– А живешь где? Ужель в лесу?
– Избушка наша там. Батенька, пока жив был, бортничал. Мед продавал, тем и жили. Помер зимой от лихоманки.
– Да как же ты живешь одна? Родни нет?
– Может, и есть где, да не знаю.
– На подаяния долго не протянешь. Почитай – конец весны, тепло. А зимой как же?
– Я мед водой развожу, сыто делаю. Когда хлеб подают, да с сытом – вкусно получается.
Первуша вздохнул. Ребенок еще, а судьба горькая. Если повезет вырасти, не всякий замуж возьмет. Кому она нужна без приданого?
Удивительно, что в одиночку полгода продержалась. Могли проезжие лихие люди рабыней взять да басурманам продать. Те же новгородские купцы. Уж больно нахраписты, а коли видоков-свидетелей нет, так не хуже разбойников ограбить могут до нитки. А ведь говаривал Коляда – самая правильная власть в Великом Новгороде. Все народ на вече решает. Невиданное дело – женщины те же права имеют, как и мужчины. Могут свою лавку открыть или дело.
А на остальной Руси бабе любого возраста в одиночку не выжить. По Ярославовой «Правде» торговать не может товаром, сделки совершать, видоком или поручителем быть.
– Тебя как звать-то?
– Купавой родители нарекли.
– Крещена ли?
Вместо ответа Купава крестик из-под рубашки вытянула.
– Вот что, хлеба у нас с тобой нет и не предвидится. Веди к избе, может, придумаем что-нибудь.
Девочка по узкой тропинке повела Первушу в глубь леса. Тропинку, видимо, сама девчушка набила. Плохо это, лихой человек воспользоваться может.
– Не боишься одна?
– Боюсь, да больше зверей диких. А от непрошеных гостей пчелы защищают. Седмицы три назад забрел один, обличьем чисто разбойник. Так пчелы едва насмерть не зажалили, в ручье спасся. Деревенские про пасеку знают, не ходят.
Первуша плечами передернул при этих словах. А ну как и на него набросятся? Лес густой, местами глухой, деревья повалены. Шли версты три. Поляна открылась, бортями уставлена. Борти – это долбленые изнутри короткие бревна, на размах рук. Ставятся вертикально, вот и дом для пчел готов. Оттого пасечников еще бортниками величали. Мед – продукт полезный и здоровым, а особенно больным. Ценится на Руси, на каждом постоялом дворе есть, в каждой избе. Сладкий, а еще из него стоялые хмельные меда делают.
Бортей на поляне много, больше полусотни. От множества пчел воздух чудный. На удивление Первуши, их не тронули.
– За пчелами уход нужен, а еще мед качать потребно.
– Все сама делаю, как тятенька учил.
– Куда же ты мед потом деваешь?
– В туески, в амбаре стоят.
Хм, а девчонка-то дельная. За пчелами ухаживать – труда да знаний много приложить надо.
– А туески где берешь?
– Сами делали, еще с тятенькой. Да я и сама умею. Как дождь, пчелы не летают. Сижу в избе и плету.
За избой колодец, справа – амбар длинный. Что изба, что амбар добротные, видно, отец Купавы мастеровым был, руки из нужного места росли. Удивительно, что не согнали с пасеки людишки завидущие девчонку, добро чужое не присвоили.
– Далеко ли деревня?
– На закатную сторону идти, а по времени – как от вторых до третьих петухов.
Ну да, откуда ей про версты знать.
– Любопытный ты больно, дяденька! – заметила девчушка.
– Да какой я дяденька. Годика на четыре-пять постарше тебя. Вот тебе сколько?
– Тятя сказывал – весной двенадцать исполниться должно.
– Так весна, почитай, кончилась. Стало быть – исполнилось. А счету обучена ли?
– Тятя учил. До пяти десятков могу.
– А что же дровяника не вижу, где поленья для печки хранятся?
– Сбоку амбара. Только пусто там. За зиму все спалила. А сейчас печь топить незачем. Варить-то из чего?