побили и связали, а ретивого, кинувшегося с дубиной на шайку, вовсе живота лишили. Что жизнь чужая для татя? Копейка медная ей цена!

Первуша сначала отсидеться думал. Он не трогал никого, и денег у него нет. Но в двери стучать стали настойчиво:

– Открывай!

Дверь сотрясалась от ударов, грозя слететь с петель. Первуша при свете лампады перед иконой оделся-обулся, посох в руки взял. Отодвинул запор и в сторону от двери встал. От очередного удара она с треском распахнулась. Здоровенный детина после удара ногой не удержался, влетел по инерции в комнату. Тут уж Первуша не сплоховал. Разбойник – враг безжалостный, и относиться к нему надо соответственно. Концом посоха, как копьем, ударил в затылок. Треск ломающейся кости, разбойник рухнул на пол. В комнату сунулся второй:

– Эй, Трезор! Чего разлегся?

А Первуша сбоку посохом, как мечом, по гортани. Разбойник за шею схватился, выронил увесистый кистень на железной цепи, засипел, на колени рухнул. А Первуша тычком посоха в висок. Все как учил Коляда. Мыслей о жалости или снисхождении не было.

Из коридора крики:

– Трезор, Худаня, куда запропастились? Быстро сюда!

Первуша в коридор вышел. Через три двери от его комнаты мужик разбойничьего вида топором бьет, щепки летят. Еще немного, и не устоит дверь. Мужик движение слева от себя боковым зрением уловил, повернул голову. Трезора или Худаню ожидал увидеть, а тут подросток с посохом. Кинулся на него, топором взмахнул. Первуша глаза только отвел, тень свою в сторону послал. Разбойник среагировал мгновенно, хекнул, топором ударил. А получилось пустое место. Первуша сверху по подставленной шее посохом да двумя руками со всей силы. Не хуже получилось, чем у ката по шее осужденного на казнь. Шейные позвонки хрустнули, и разбойник испустил дух. В коридоре пусто, только светильники на стенах дают тусклый, колеблющийся свет. Купцы и прочий люд за дверями прячутся, боятся. По большому счету, правильно делают. Купец или служивый в комнате один, из оружия максимум нож, да и тот у большинства обеденный. А снизу крики:

– Пытать хозяина! Пусть деньги отдает.

Через время крик истошный:

– А! Больно!

– Говори, кровосос, где деньги держишь?

– Нет у меня денег, не наторговал, – плачущим голосом.

– Путила, поджарь ему пятки.

Истошный крик, запахло паленым мясом. Ох, не судьба Первуше отсидеться. Поскребся в дверь:

– Постоялец я. Выйди, помоги с татями справиться.

– Ступай с Богом! – ответом было.

Ну нет у людей совести. За жизнь свою трясутся, за мошну пухлую. А разбойников в трапезной двое, как не больше. Боязно Первуше, первый раз в такой переплет попал. Все же не взрослый мужик, жизнью битый, опытный. А выбора не было, осознавал. Выбив из хозяина деньги, поинтересуются, где Трезор и Худаня? Не делят ли втихомолку награбленное добро? На второй этаж поднимутся. А здесь коридор узкий, для боя мало пригодный. Для битвы посохом место нужно. Внешне богатырем Первуша не выглядит, а разбойников шокировать, испугать надо.

Представил мысленно образ богатыря, как в былинах – высокого, статного, грудь шириной, как у доброго мерина, мышцы выпирают, бугрятся. Счел наговор, крутанулся на ноге. Показалось – коридор тесен стал и низок, головой за притолоку цепляется. Поудобнее посох перехватил, в могучей руке хворостиной он показался. А в членах и мышцах такая мощь, показалось, бревна ворочать сможет. К лестнице подошел, спускаться стал. Ступени толстенные, из лиственницы сделаны, на века, заскрипели жалобно. Разбойнички головы подняли – кто осмелился? И онемели разом. Сами мужики дебелые, а по сравнению с богатырем как дети малые. Страх их пробил, ноги к полу приросли. Первуша спустился, первого же разбойника за шею схватил, поднял. Веса не почувствовал. Хрястнул его о стену, косточки хрустнули. Кисть разжал, разбойник мешком безвольным, бездыханным на пол рухнул. Второй с открытым ртом стоит, от испуга во рту пересохло. Рассказывала бабка в детстве про богатырей сказы, повзрослел, посчитал – небывальщина. А богатырь – рядом, и такой несокрушимой мощью от него веет, что все мысли о сопротивлении улетучились. Проблеял жалобно:

– Ты кто таков?

– Имя смертушки своей узнать хочешь? – прогудел Первуша.