которых мог касаться. На Анну при этом старался не смотреть. Он плакал и трясся, но не мог понять почему.
Кровь была у него на руках, на рубашке, на брюках и на ботинках. Томас нашёл мешок для мусора, сложил в него всю одежду и смыл кровь с кожи. Перед глазами прямо в центре поля зрения маячило кровавое пятно, но ему удавалось смотреть мимо. Он положил мешок с выпачканной одеждой в чемодан и оделся в свежее – синие джинсы и чёрную футболку. Прошёл по квартире, собирая всё, что там нашлось из его вещей. Чуть не прихватил записную книжку Анны с адресами, однако, перелистав её, не увидел там себя. Поискал дневники, но не обнаружил.
Десятки людей видели их вместе, месяц за месяцем. Соседи Анны, друзья Анны. Десятки людей видели, как они выходили из ночного клуба. Томас не знал, кому из знакомых Анны известно, откуда он и чем занимается. Сам он никому никогда не сообщал ничего, кроме имени, а об остальном всегда лгал, но ведь Анна могла разболтать всё, что знала.
Достаточно плохо уже то, что их видели вместе, пока она была жива; Томас не мог допустить, чтобы его заметили выходящим из её подъезда в ночь убийства.
Квартира находилась на третьем этаже. Окно ванной выходило в переулок. Томас выбросил в него чемодан, и тот приземлился с глухим стуком. Подумал, не выпрыгнуть ли самому, и почти поверил, что сможет безопасно приземлиться или, может быть, что ему нет дела до собственной безопасности. Но в глубине сознания под всем этим самообманом залегла холодная серая ясность, а в черепе не прекращала работу машинка возрастом в миллион лет, единственной целью которой было выжить.
Томас влез в оконный проём и высунулся в окно: при поднятой раме ширина проёма составляла примерно фут. Подоконника как такового не было – лишь двойная кирпичная кладка стены. Пришлось сильно скорчиться, чтобы пролезть, зато он обнаружил, что способен удерживать равновесие и фиксировать своё положение, ухватившись левой рукой за верхний край рамы изнутри.
Вытянув руку вдоль стены, Томас нашарил раму окна ванной комнаты соседней квартиры. Он слышал шум уличного движения и доносившуюся откуда-то музыку, но переулок внизу оставался пуст, а в квартире – ни огонька. Окна находились едва в метре друг от друга, но соседнее было закрыто, что уменьшало ширину уступа вдвое. Ухватившись за карнизы обеими руками, Томас ступил правой ногой на соседнее окно. Затем, крепко зажав простенок предплечьями, перенёс левую ногу. Наконец, удерживая себя прижатой снизу к карнизу правой ладонью, совсем отпустил раму окна, из которого вылез.
Он переминался с ноги на ногу на уступе в один кирпич шириной, борясь с желанием забормотать «Аве Мария».
Три часа он прятался в общественном туалете, уставившись в угол. Электрический свет и кафель напоминали о тюрьме или психлечебнице. Томас обнаружил, что отстранён от мира, от прошлого; время разбилось на отдельные мгновения – вспышки самосознания, переливчатые капельки ртути, бисеринки пота.
«Это не я. Это что-то другое, считающее себя мной. И оно неправо, неправо, неправо».
Никто его не побеспокоил. В шесть утра он вышел в свет раннего дня и сел на поезд, чтобы ехать домой.
Квартира Дарэма на севере Сиднея оказалась маленькой и очень экономно обставленной – совсем не такой, как ожидала Мария. Всё, что ей удалось увидеть, – гостиная, комбинированная с кухней, но по виду снаружи было ясно, что места там немного. Дарэм жил на шестнадцатом этаже, но здание было со всех сторон стиснуто уродливыми офисными башнями конца двадцатых годов, облицованными чудовищным голубым и розовым эрзац-мрамором; никаких роскошных видов на гавань. Для человека, который грабит доверчивых миллионеров или хотя бы просто продаёт им страховку, Дарэм мало чем мог похвастаться. Мария сочла маловероятным, чтобы это место было подготовлено специально для неё, чтобы соответствовать преподнесённой ей истории, демонстрируя экономный образ жизни, якобы позволяющий Дарэму оплачивать её труд из своего кармана. Он пригласил её ни с того ни с сего, сама она не нашла бы причин настаивать на осмотре его жилища.
Мария положила блокнот на исцарапанный обеденный стол и включила, чтобы Дарэм мог просматривать графики.
– Вот последние результаты для двух самых многообещающих видов. У
– Что вам подсказывает чутьё? – осведомился Дарэм.
– А вам?
