почему?

Харн находил всего две причины: либо Таэльмина тоже чувствовала к учителю симпатию определенного рода и тот не хотел или не имел права давать ей надежду. Либо у теней существует на этот счет какое-то правило, запрещающее совращать подопечных. И хотя найти ответ самостоятельно Харну вряд ли удастся, спрашивать об этом жену ему не хотелось абсолютно. Как выяснилось, он совершенно не готов выслушивать ее рассказ о первой любви.

– Ты думаешь, я была в него безумно влюблена? – не дождавшись вопроса, хмуро усмехнулась тень. – Ничего подобного. Мне с раннего детства неустанно твердили, как я должна гордиться долей, выбранной для меня отцом, как интересно быть тенью и как примитивно живут обычные женщины, ограниченные уделом послушных жен и заботливых матерей. И какая это исключительная честь – стать однажды тенью герцога. Ты удивлен? Да, мой отец был очень честолюбив и считал себя и Зарвеса гораздо более достойными герцогского пояса, чем Рингольд. А если учесть, что мой дед был младшим братом герцога Остерна дэй Бентрея, то и законные права на этот титул у отца были. И кто-то сумел просчитать это не хуже его самого.

– Значит, ты тоже считаешь, что графа Марнинга дэй Азбенда отравили? – Харн чуть крепче прижал к себе жену и попытался рассмотреть ее лицо, но через небольшое оконце, расположенное под самым потолком, в камеру попадало очень мало света.

Да и день незаметно угасал, сменяясь сиреневыми сумерками.

– Считаю. И даже больше, знаю точно. Проверила на крысах все, что нашлось в его комнате, ради конспирации мне приходилось делать вид, будто я увлечена алхимией. Сам знаешь, в башни алхимиков любопытных служанок и на веревке не затащить. А я еще и специально старалась припугнуть их посильнее.

– Представляю это зрелище, – хмыкнул герцог, осторожно касаясь губами волос жены, и огорченно вздохнул.

Ведь сидели же у него в Бентрейском герцогстве несколько шпионов… почему же все они просмотрели эту необыкновенную девушку?

Как случилось, что ни один из них не заинтересовался ее редким увлечением, не нашел времени расспросить слуг, торговцев, не подослал комедиантов или бродячего лекаря-ясновидца, наконец? Вот этим все доверяют, рассказывают все самые заветные секреты и про себя, и про остальных. А чего скрывать, если он и сам все видит?

– Так вот, про Ганти, – настойчиво вернулась к своему рассказу Таэльмина. – Скрывать не буду, его уход меня неимоверно расстроил. Нет, неверно… не сам уход, а его ложь. К тому времени я слишком хорошо изучила мимику и интонации своего наставника, чтобы он мог солгать мне незаметно. Да ему это и сейчас не удается, например, сегодня он лгал и притворялся с того самого мгновения, как увидел меня под стеной приюта. Если, разумеется, еще раньше не знал, с кем ты сюда попал. Намного раньше.

– Подожди… – остановил жену герцог, начиная понимать, насколько их положение сложнее, чем он считал до этого мгновения.

Хатгерн ведь по простоте душевной как представлял раньше устройство родного мира? Отгорожено непроницаемой стеной их побережье, протянувшееся вдоль Граничных гор на несколько десятков конных переходов, ну и хорошо. Следовательно, не интересуют они жителей заграничья, так зачем тогда ему интересоваться ими? Если и без того голова к вечеру пухнет от беспрестанно возникающих вопросов, разбирательств различных происшествий и решения множества срочных проблем?

Но, как теперь оказывается, старшие расы имели на этот счет совершенно противоположное мнение. И неустанно присматривали за своими узниками, даже близко не задумывающимися о собственном месте в огромном мире.

То есть, с досадой хмыкнул Харн, большинство жителей прибрежных герцогств ни о чем не догадывались, и он вместе с ними. Но как теперь стало совершенно ясно, находились и такие люди, которые не просто подозревали старшие расы в шпионаже, а знали об этом достоверно. И скорее всего, как раз из таких старшие расы вербовали агентов, следивших за делами своих сородичей, и именно вот это обстоятельство злило сейчас герцога более всего. Оказалось крайне неприятно сознавать, что, считая себя вправе вершить судьбы подданных, а не только свою собственную, на самом деле Хатгерн не был даже свободным человеком.

И это еще не все. Если посмотреть на прошлое с этой точки зрения, в душе мигом начинают просыпаться нехорошие предположения. Ведь раз могущественные соседи могли незаметно и безнаказанно следить за ничего не подозревающими узниками, кто мог помешать им править жизнями и судьбами людей по своему разумению?

Или тень права и «гоблины» и по сей день остаются для высших рас подопытными крысами, невольными участниками какого-то эксперимента?

Представив себе размеры этого изуверства, Хатгерн мрачно засопел, и крепкая ладошка тени тотчас успокаивающе погладила его по щеке.

– Думаю, они все же не вмешивались в нашу жизнь, – шепнул девичий голосок, и теплое дыхание жены защекотало ухо