Основной отряд, получив известие о захвате имения Балицких, уже подходил к поместью, когда в ночи загремели пулеметные очереди. Анненков немедленно остановил движение и с укоризной обратился к гонцу от Львова:

– Что же ты, братишка, докладывал, что все нормально, а там – стрельба?.. – тут он прислушался и махнул рукой: – Продолжать движение! Извини, ефрейтор, это я погорячился. Один пулемет всего работает…

– Господин есаул, – осторожно сказал Аксенов. – Вы, верно, в темноте не доглядели – не ефулейтор я. Рядовой.

– Это ты – темнота, – усмехнулся есаул, – если простых вещей не понимаешь. Раз командир сказал – ефрейтор, значит – ефрейтор…

Охотники еще утаскивали со двора тела расстрелянных, когда к ним подъехал Анненков.

– Где командир?

– В доме, вашбродь. С генералом толкует.

– Ага, – есаул соскочил с седла и бросил поводья своему ординарцу. – Пойдем, покажешь, – обратился он к отвечавшему, – а то мне его в этой хоромине час искать.

Однако искать штабс-капитана явно не понадобилось бы и без провожатого. Уже поднимаясь по лестнице, Анненков явственно расслышал захлебывающийся, плачущий голос, который быстро-быстро докладывал о расположении частей тридцать восьмого корпуса. Есаул пошел на голос и скоро оказался в кабинете.

Тут, привязанный к креслу, сидел абсолютно голый человек, а над ним нависали двое охотников, которых Львов-Маркин в свое время обучал методам экспресс-допроса. Методы были грубыми, можно сказать – дилетантскими, но эффективными. Правда, после такого допроса всегда приходилось отмывать помещение.

– Кого потрошишь? – поинтересовался Анненков, прикрывая за собой дверь.

– Генерал-майора Ципсера, начальника штаба тридцать восьмого корпуса Рейхсхеера[52], – ответил Львов из-за стола, сидя за которым он быстро писал карандашом протокол допроса. – Только знаешь, какой-то он тупой: ни черта толком не знает и не помнит. Все из него приходится клещами тащить… в фигуральном смысле, разумеется.

Анненков-Рябинин посмотрел на голого генерала и усмехнулся:

– И в самом натуральном смысле – тоже, верно?

Не отрываясь от записей, Львов пожал плечами:

– Не мы плохие, жизнь плохая…

– Ладно, закончишь – протокол немедленно ко мне. Да, а кого это ты во дворе исполнял?

– А… – Львов дописал и махнул рукой. – Поляки тут… были…

Анненков-Рябинин покачал головой:

– Ну, ты маньяк…

– Сказали мне в военкомате и отправили служить в спецназ, – продолжил Львов без улыбки. – Слушай, я перед тобой повиниться хочу.

– Боже, спаси и сохрани! Что ты еще натворить успел?

– Ну, этих офицеров немецких… Их же скоро хватятся, искать начнут, вот и устроят нам похохотать… – Львов огорченно вздохнул. – Понимаешь, я думал, что если штабные, то ценной инфы из них добыть – раз плюнуть. А они и не знают особо ничего. Ну, то есть знают, конечно, только без карт и прочих документов мало что сказать могут. Память – штука своеобразная.

И он снова вздохнул.

Анненков-Рябинин посмотрел на своего боевого товарища, подумал и спросил:

– Интересно, а ты понимал, что их искать станут, когда принимал решение на захват?

– То-то и оно, что знал, да вот, понимаешь, польстился…

Есаул взглянул на огорчённое донельзя лицо друга и вдруг весело рассмеялся. Львов воззрился на него с недоумением, потом несмело улыбнулся и, наконец, тоже засмеялся. Он почувствовал, что его друг знает что-то, что спасет их от беды, и искренне радовался тому, что не подвел всех, как говорится, под монастырь…

– Вот что я тебе скажу, – отсмеявшись, хлопнул по плечу штабс-капитана Анненков. – Если бы на дворе конец двадцатого века стоял, я бы тебя даже ругать не стал. Просто сказал бы: ты сделал, тебе и исправлять. И пошел бы ты хвосты рубить, – и он энергично рубанул рукой воздух. – И лег бы, скорее всего… Но сейчас у нас, считай, тепличные условия. Связь хреновая, команд, натасканных на противодиверсионные мероприятия, нет и в помине, отряды зачистки и охраны тылов с собаками, следопытами и воздушной разведкой отсутствуют как класс. Так что искать офицериков, конечно, будут, только, по нашим с тобой понятиям – вяло и безынициативно. А если мы им еще и какую-нибудь версию подкинем – совсем хорошо. Могут и плюнуть. Так что не журись: все не