чугунная плита. Массивная коробка телефона глядела на новоприбывших единственным, ослепшим зрачком диска, а рядом валялась сдернутая с рычажков трубка. Может, кто-то в последний раз отдавал в нее приказы перед тем, как окончательно покинуть атакованный войсками Южноуделья объект. Может, кто-то прощался с любимой… Игнат наклонился, прислушался, но гудков не было.

«Где теперь все эти люди? – подумал Игнат. – Где суровые военные, чьи руки не дрогнули бы и перед лесным чудищем Яг-Мортом? Где медсестры в аккуратных белых шапочках, фотографии которых я видел в старинных газетах? Смогли бы они, как Марьяна, протащить раненых по заснеженному лесу? Где ученые, делавшие записи на чужом языке? Что искали они? О чем мечтали? Все окостенели ныне, рассыпались пеплом. И не помогла им ни вода мертвая, ни вода живая. А там, где кипела жизнь, идем теперь мы – падальщики, пирующие на чужих останках. И не вспомним уже ни имен, ни лиц. Земля к земле, прах к праху…»

– Как называлось это место? – вслух спросил Игнат, и в застоявшейся тишине его голос прозвучал чересчур громко и резко. Эхо подхватило последнее слово и отразило его от пустых стен, словно от поверхности кривого зеркала, вопрошая загадочно: «…Что? …что?»

– Форсса, – ответил Эрнест, и эхо зловеще шепнуло за ним: «…Оса…»

Игнат вздрогнул, поежился и, понизив голос, осторожно сказал:

– Никогда не слышал о таком.

– Да куда тебе. Солонь ваша где? На окраине. Богом забыта, навью отравлена. Но надо отдать должное, весь Опольский уезд таков: если в столице гром грянет – к нам эхо через годы дойдет.

– Все это так, – не стал спорить Игнат. – Тогда ты откуда знаешь?

– И я бы не знал, кабы не был внуком чистильщика, – осклабился Эрнест. – Рассказывали мне, что «Форсса» в начале прошлого века был крупнейшим военно- промышленным комплексом в Эгерском королевстве и назывался так по имени его владельца. А со временем превратился в Институт научных исследований целевого военного значения. Также тут велись разработки в различных областях науки, в том числе по созданию оружия массового поражения. Сам я многого не знаю, записей не сохранилось никаких – чистильщики в свое время постарались.

Коридор теперь повернул вправо. Комнат тут не было, зато вдоль стен тянулись сваленные друг на друга клетки.

«Осторожно: животные инфицированы», – вспомнил Игнат и сунул руку в карман, где покоилась подобранная на входе бумага.

На некоторых клетках стояла маркировка: восьмизначный номер и птица с человечьим лицом. На голове птицы красовалась корона с вписанной в нее заглавной «F».

«Так вот почему это изображение встречалось на всех привезенных Эрнестом вещах, – подумал Игнат. – Это герб военного комплекса. Здесь вывели чуму, умертвившую столько людей в Полесье. Здесь же и взяли лекарство, чтобы излечить зараженных и воскресить мертвых».

Словно прочитав его мысли, Эрнест осветил фонариком изображение вещей птицы и сказал:

– Не зря они этот символ выбрали. Птица с головой человека – символ мудрости и тайны. Символ скрытого знания, которого никогда не должен коснуться человек. Ведь тот, кто эту тайну откроет, потеряет навеки покой и жизнью поплатится. Вот они и поплатились… – и, помолчав, подытожил: – Нехорошие дела здесь творились. Темные.

– А если творятся и по сей день? – отчего-то шепотом спросил Игнат и огляделся, словно опасаясь, что сейчас из-за сваленных ящиков вырастут худые серые тени, похожие на сбежавших с соседского огорода соломенных чучел. Протянут когтистую лапу и скажут голосом утробным и мертвым: «Что дашь взамен? Чем отплатишь за тайну? Не рукой, так ремнем со спины. Не ремнем, так собственной жизнью…» – Если что-то, однажды родившееся здесь, все еще живо и только ждет своего часа, как та чума? – упавшим голосом продолжил Игнат. – Если есть те, кто знает, что творится в наших деревнях? В Солони, в Малых Топях? Да во всем Опольском уезде? Кто-то, для кого не является тайной ни навь, ни болотницы, ни мертвая вода?

Эрнест усмехнулся снисходительно, качнул рыжей гривой.

– Ох и фантазер же ты. Если и есть, то не в этом месте. Сам видишь, – он пнул торчащий из бетона кусок арматуры, – скоро опоры разрушатся, останутся камни да труха. Даже если и был кто – давно в новое место перебрался. Опять же, посуди сам: мы-то с тобой в Южноудельных землях обитаем, а Эгерское королевство эвон где, – он махнул рукой, – на западе. Да и граница на замке.

– Граница-то на замке, – повторил Игнат и достал из кармана свернутый листок. – Только поздно замок-то навесили. Чужая зараза давно к нам просочилась и здесь, под нашими землями, себе гнездо свила. – Он развернул бумагу, протянул ее Эрнесту. – Читай.

Тот глянул мельком, презрительно скривил губы, процедил:

– Ты, парень, и верно дуралей. Сказкам веришь, а простым вещам удивляешься. Сказано тебе: секретные разработки тут велись, опыты ставили. А что написано старым шрифтом, так времени, поди, больше века прошло.

– Не в шрифте дело, – сказал Игнат и хлопнул листком о стену. – Прежде, чем меня в дураки рядить, подумай сам. В Эгерском королевстве латиница в ходу. А этот текст и ты, и я можем спокойно прочитать. Потому что он на нашей родной кириллице написан. Вот и скажи, кто после этого из нас дурак?

Некоторое время Эрнест молчал, медленно моргал рыжими ресницами. Луч фонарика дрожал и метался по бумаге, рассыпаясь в пыль, как рассыпался прежде знакомый и